Люсинда подвела ее к дивану.
— Нет, ты не уйдешь. Мэдисон, скажи, чтобы нам принесли чай, пожалуйста.
— Не знаю, почему я плачу, — сказала Джорджиана, пытаясь вытереть слезы и улыбнуться. — Видимо, я просто ужасно расстроена, — Ты должна мне все рассказать, — сказала Люсинда, стаскивая перчатки и бросая их на другой конец стола.
Появился дворецкий, вслед за которым вошел лакей с чайным подносом.
— И, Мэдисон, если зайдет лорд Мэллори, скажи ему, что я, к сожалению нездорова.
— Да, мисс Люсинда.
— Мэллори? — с удивлением сказала Джорджиана, когда за слугами закрылась дверь. — А я думала, он догадался, что он совсем тебя не интересует.
— Я говорила ему несколько раз, но он позволяет мне пользоваться его лошадьми. — Люсинда взяла Джорджи-ану за руку. — Ну, так что же случилось?
Теперь, получив возможность высказаться, Джорджиана заколебалась, не уверенная, что ей хочется рассказывать обо всем. Шесть лет она хранила свою тайну.
Люсинда, казалось, это поняла.
— Расскажи только то, что хочешь, — тихо сказала она. — Ты же знаешь, все останется в этих стенах.
Джорджиана глубоко вздохнула.
— Тристан сделал мне предложение.
— Что? Что он сделал?
— Попросил меня выйти за него замуж.
Люсинда встала и налила себе чашку чаю.
— В такие моменты я жалею, что женщины не пьют бренди. Что ты ему ответила?
— Я сказала, что не могу выйти за него при подобных обстоятельствах.
— И какие же это обстоятельства?
— О Боже, я… дала Тристану некоторые вещи, — волнуясь, начала Джорджиана, — и кто-то другой взял их. Он отказывается жениться на этой персоне, которая взяла их, эта персона воспользуется ими, чтобы погубить меня.
— Понятно. — Люсинда попробовала чай и добавила кусок сахара. — Я не хочу быть излишне любопытной, но мне было бы проще помочь тебе, если бы ты назвала больше существительных и меньше местоимений.
Собравшись с духом, Джорджиана кивнула:
— Вещи — это пара чулок и записка. Персона, укравшая их, — Амелия Джонс.
— Я полагала, что в любом случае Дэр намерен на ней жениться.
— Одно время он подумывал об этом.
— Но теперь он хочет жениться на тебе?
Когда Люсинда произнесла эту фразу, Джорджиана осознала все значение этих слов. Он действительно хочет жениться на ней. Он искренне хочет ее.
— Да. По крайней мере он так сказал.
— И когда это произошло?
— Двадцать минут назад. Пожалуйста, успокойся, Люси, — со слабой улыбкой попросила она потрясенную подругу.
— Я стараюсь. Но, если бы Амелия Джонс, имея твои вещи, не шантажировала Дэра, что сейчас совершенно бессмысленно, ты бы вышла за него?
— Мое сердце требует этого, — прошептала Джорджиана, а ее глаза снова наполнились слезами. — Но мой разум в нерешительности.
— Так выходи за него, и тогда не важно, что сделает Амелия.
— Все не так просто. Несколько лет назад Тристан заключил пари… оскорбительное для меня. Каким-то образом нам удалось избежать сплетен, но я боюсь…
— Довериться ему, — закончила за нее Люсинда. — Ты думаешь, он использует эти вещи против тебя?
— Нет. Он никогда так не поступит. Но пока с этим не покончено, я не могу быть уверена, что решение, принятое им или мною, будет правильным.
— Тогда забери свои чулки обратно, Джорджи.
— Амелия не отдаст их. Пока они с Тристаном не будут надежно связаны браком.
— А я повторяю — забери чулки.
Не спуская глаз с подруги, Джорджиана откинулась на спинку дивана. Мысль забраться в чужой дом и украсть их… Конечно, прежде всего чулки принадлежали ей. И если она получит их обратно… а чувство вины не было истинной причиной, заставившей Тристана сделать ей предложение, то, может быть, он сделает его еще раз. И тогда она сможет сказать ему «да», хотя, чтобы произнести это, потребуется не меньше смелости, чем для проникновения в чужой дом. В любом случае она хотела вернуть свои чулки.
— Тебе нужна помощь? — спросила Люсинда.
— Нет. Это касается только меня, Люси. Я сама должна решить, делать или не делать это.
Они допили чай, болтая о других, обычных вещах. Люсинда старалась успокоить ее, и Джорджиана была ей благодарна, но все это время ее не покидали мысли об Амелии Джонс.
Легко сказать, что она заберется в дом Джонсов и возьмет то, что принадлежит ей. Но сможет ли она заставить себя сделать это? Она спасет Тристана от ненавистного брака, а себя — от скандала. В то же время этим она даст понять Тристану, что хочет выйти за него. Если он все еще вынашивает планы мести, то без труда воспользуется моментом и разобьет ее сердце.
Все ее опасения и дурные предчувствия отступали перед желанием услышать, как Тристан сделает ей предложение.
Но когда она вернулась в Хоторн-Хаус, решение было принято. Завтра Эверстоны устраивают вечер, на который Амелия обязательно поедет. А она сама в это время отправится в дом мисс Джонс за своими чулками и запиской.
Прежде всего, решила Джорджиана, надо найти подходящую одежду. Она просмотрела свой гардероб и наконец обнаружила старое муслиновое платье унылого коричнево-серого цвета, которое она надевала на похороны дальнего родственника одной из подруг. Его еще можно было носить, хотя оно было несколько тесновато в груди. Как заметил Тристан, ее формы стали более пышными по сравнению с прошлым.
Вспомнив об этом, Джорджиана улыбнулась и посмотрела на себя в зеркало. Так улыбаются влюбленные. Как она дошла до такого состояния всего за несколько недель, она не могла понять, но вынуждена была признаться, что именно так себя и чувствовала.
Девушка полагала, что настоящее испытание ожидает Тристана, когда она покажет ему чулки и записку. Или она окажется еще большей дурой, или он снова сделает ей предложение. И тогда она решит раз и навсегда, может ли доверить ему свое сердце.
В дверях появилась Мэри, и она сунула старое платье в гардероб.
— В чем дело?
— К вам приехал с визитом лорд Уэстбрук, миледи.
О нет! Она была так поглощена Тристаном и своими чулками, что у нее не оставалось времени подумать о предложении Уэстбрука.
— Я сейчас спущусь.
Подойдя к гостиной, она остановилась на пороге. Сидевший в уголке дивана Уэстбрук держал в руках букет роз, устремив взгляд на потрескивающий в камине огонь.
Таким могло бы стать ее будущее: спокойным, тихим и безмятежным. У них были бы, разумеется, отдельные спальни, и каждый сезон они устраивали бы необходимое число обедов, на которые приглашали бы необходимое количество подходящих людей. По вечерам он занимался бы своими бумагами, а она вышивала, и он никогда бы не рассказывал ей ничего, что могло бы оскорбить ее утонченную чувствительность.
