Но больше всего Яну не давал покоя вопрос, думала ли Виола об их последней встрече столько же, сколько он. Он никогда в жизни не занимался с женщиной любовью стоя, имея полный контроль, и с такой одержимостью, мощью и животным голодом. И каждый раз, когда он думал о том, как Виола отдавалась его воле, принимала всю его обиду и гнев, позволяла ему выражать свои самые глубинные эмоции и безудержную, сбивающую с толку потребность в ней таким первобытным способом, у него теплело на сердце. В тот момент Виола полностью поняла его, разрешила ему показать ту часть себя, которую он долгих пять лег прятал ото всех. И самым шокирующим было то, что спустя почти месяц после их встречи, вместо того чтобы чувствовать себя сексуально удовлетворенным и гордиться достигнутой целью унижения и мести, быть готовым распрощаться с прошлым и начать новую жизнь, он думал об одном — как ему хочется быть с ней снова. Не как в прошлый раз, по-звериному быстро и с эротическим доминированием, но в роскошной, мягкой постели неспешно, страстно и со смыслом заняться с ней любовью. Вероятно, этот смысл они представляли себе по-разному, но он был важен для обоих. Теперь Яну было совершенно ясно, что его будущее зависит от восхитительной леди Чешир ничуть не меньше, чем оно пять лет назад зависело от застенчивой мисс Виолы Беннингтон-Джонс. Но, боже правый, он понятия не имел, что с этим делать.
— Так и думал, что найду тебя вверху, в полном одиночестве.
На губах Яна заиграла полуулыбка. Он был благодарен, что его отвлекли от чересчур сложных мыслей, но не повернулся к другу, который медленно подошел и остановился рядом.
— Добрый вечер, Фэйрборн, — отозвался он. — Мне ненавистны эти собрания.
Лукас вздохнул.
— Мне тоже.
— Так почему ты здесь? — спросил Ян, подвигаясь вправо, чтобы освободить Фэйрборну место рядом с собой.
Лукас уперся локтями в балконные перила, сцепил перед собой ладони и окинул взглядом зал внизу.
— Полагаю, по той же причине, что и ты.
Ян чуть не фыркнул.
— Набить желудок угощениями леди Тенби?
Лукас усмехнулся.
— Ты не умеешь врать, Чэтвин.
— Что ж, ради танцев ты бы сюда точно не приходил, — сказал Ян, отворачиваясь немного в сторону и бросая на друга косой взгляд.
— Нет, я пришел ради еды, — с улыбкой ответил Фэйрборн. — Уволил своего французского повара на прошлой неделе.
— Ну да, — парировал Ян, поглядывая на паркет. — Ты тоже врешь не очень убедительно.
— Это верно, — согласился Лукас. — Хотел напомнить, что до сих пор жду денег за ту картину, которую я купил для тебя в «Бримлис».
Господи, картина. Он забыл о ней.
— Сколько?
Фэйрборн криво улыбнулся.
— Много. Но она прекрасна. Можно подумать, будто я купил оригинальное творение Рубенса, — судя по тому, как лихорадит общество эти несколько недель. Всем интересно, какова стоимость картины, сколько я заплатил, намерен ли я продавать, и, разумеется, не ты ли… э-э… на ней изображен. — Он опять усмехнулся и запустил пальцы в волосы. — Пришлось спрятать ее на чердаке, чтобы слуги не глазели и потом не исчезали воплощать собственные фантазии.
Ян простонал и отвернулся, оттягивая воротник, который вдруг показался ему слишком душным.
— Пришлю за ней кого-нибудь на следующей неделе, вместе с банковским чеком.
Лукас прочистил горло.
— Придумал, куда ее повесить?
Ян фыркнул.
— Разве что на гладкую шейку леди Чешир.
— Забавно, — с усмешкой сказал Фэйрборн, — а я-то думал, что благодетельная вдова уже давненько взяла тебя на поводок, повесив свои пикантные картины тебе на…
— Ни слова больше, Фэйрборн, — перебил Ян, — иначе в следующем месяце на аукцион выставят твой обнаженный портрет. — Он с улыбкой повернулся к другу. — Очаровательную вдову не сложно будет уговорить на новый шедевр.
Лукас кивнул, уступая.
— Спасибо, что предупредил, дружище.
На несколько секунд между ними воцарилось молчание, потом Лукас мотнул головой в сторону дальних дверей и равнодушно бросил:
— Вот и она, входит в зал.
Ян тут же впился взглядом в северный вход, сначала не видя ничего, кроме вихря разноцветных юбок и расфранченных денди, пытавшихся впечатлить дам остроумной беседой. Но вдруг, словно по мановению волшебной палочки, он увидел Виолу, и у него захватило дух.
Одетая в цвета морской волны, она буквально сияла. На левом бедре, поверх туго затянутого корсета, был повязан большой атласный бант кремового цвета, сочетавшийся с оборками на юбке, длинными шелковыми перчатками и широкими полями шляпы. Ян не видел ни волос, ни глаз Виолы, но без труда узнал линию ее скул и бархат ее розовых губ, изогнувшихся сейчас в обольстительной, игривой улыбке.
Сердце Яна забилось быстрее, и на теле проступил пот. Да, он нервничал и более-менее понимал почему. Но, кроме того, он мгновенно пришел в ярость, заметив, что Виола идет под руку с Майлзом Уитменом и дарит ему эту обольстительную улыбку, как теплый мед — теплый, сладкий мед, стекающий по старому, черствому хлебу.
В один миг, необъяснимо, все в его жизни утратило смысл, все в его голове утратило смысл.
— Тебя долго не было, — задумчиво пробормотал Фэйрборн.
— Три недели не такой уж долгий срок, — быстро возразил Ян, завороженно следя за Виолой, пока она не прошла под балконом и не скрылась из виду.
Лукас пожал плечами и выпрямился.
— Возможно. Пожалуй, правильнее будет сказать, что за короткий срок очень многое может измениться.
Ян сосредоточил все внимание на друге, стараясь не выдавать своих чувств.
— Что ты пытаешься мне сказать, Фэйрборн? — осторожно спросил он.
Лукас посмотрел ему прямо в глаза и сделал короткую паузу, чтобы собраться с мыслями.
— Похоже, леди Чешир приглянулась мистеру Уитмену.
— Этот джентльмен уже давно ею восхищается, как и многие другие, — словно оправдываясь, проговорил Ян. — И что?
Лукас почесал тыльную сторону шеи.
— Я слышал, что последние три недели он появляется с ней на всех светских раутах, и она ясно дает понять, что если он предложит, она согласится стать его женой.
Стать его женой…
— Вздор! — сердито прошептал Ян.
Лукас покачал головой.
— Не думаю.
Яну показалось, что мир остановился, что он живет в какой-то жуткой, нелепой пьесе, которая только что завершилась трагедией, без вразумительного эпилога, без аплодисментов. И всем, кто смотрел и кто участвовал, это трагическое завершение не принесло ничего, кроме агонии, отрешенности и смятения. У Яна пересохло во рту; он не мог пошевелиться, не мог дышать. Время застыло, и боги свесились с небес, чтобы посмеяться над ним в глумливой тишине.
