Это был Райен.
— Ты не в постели? — спросил он, видимо, просто чтобы хоть что-нибудь сказать.
— Мне не спится, — холодно ответила она.
Он остановился неподалеку от окна, где в потоках голубоватого света стояла Джиллиана. Взгляд его задержался на чуть вздернутом носике, который Катарина окрестила длинным. Он не был длинен — он был безупречен, как каждая ее черта.
— После ужина ты так быстро исчезла.
— Я устала, — голос ее звучал безразлично.
— Устала от общества? — В тоне его тотчас появилась знакомая язвительность. — Я вижу, жители нашего острова быстро утомляют прекрасную королеву Талшамара.
Она нахмурилась.
— Меня утомляют притворство, грубость и жестокость.
Теперь он стоял так близко от нее, что она чувствовала его дыхание на своей щеке.
— Помнится, недавно ты весьма увлеченно беседовала с юным Джеймсом, прямо-таки ловила каждое его слово, — возмущенно упрекнул ее Райен.
Неожиданно для себя Джиллиана внутренне возликовала. Он ревнует ее — и пусть! Совершенно необязательно сообщать ему, что речь шла по большей части об орошении земель.
— Да, сэр Джеймс показался мне прекрасным собеседником. В нем много самых разнообразных достоинств добрый нрав, остроумие и при этом неожиданная серьезность — ты не находишь?
— Я не отношусь к поклонникам сэра Джеймса и никогда не занимался изучением его достоинств.
— Жаль. Он о тебе весьма высокого мнения. Райен, — она подняла на него глаза, — почему ты меня избегаешь? — Вопрос был задан с предельной прямотой.
— Избегаю? — Он смотрел на нее с непритворным удивлением. — Тебе это показалось.
— В таком случае это показалось не только мне, но и всем окружающим.
— У меня даже в мыслях не было ничего подобного. Я не хочу сейчас посвящать тебя во все свои дела, скажу только, что их у меня немало. И все не так просто. Ты веришь мне, Джиллиана?
— Конечно. Ты всегда был со мною вполне откровенен. Я ведь с самого начала знала, что ты любишь леди Катарину. Глядя на то, как нежно вы друг к другу относитесь, я невольно переполняюсь сочувствием к ней, хотя мое собственное положение при этом оказывается довольно унизительным.
— Джиллиана, я говорю вовсе не о нас с Катариной, а о Фалькон-Бруине. В мое отсутствие в королевстве слишком многое изменилось в худшую сторону. У меня есть долг перед всеми, кто живет на моем острове, и сейчас я пытаюсь… — неожиданно он оборвал себя, словно боясь наговорить лишнего. — Впрочем, не стану докучать тебе ненужными подробностями.
Она отвернулась к окну, вглядываясь в пейзаж, озаренный лунным светом.
— Уже поздно. Ты, по-видимому, чего-то хотел? Чего он хотел? Он хотел обнять ее, притянуть к себе, зарыться лицом в душистый шелк ее волос, и, возможно, тогда боль, ни на минуту не утихавшая в его душе, хоть ненадолго оставит его.
— Я вижу, что тебе здесь приходится нелегко… Поверь, я бы очень хотел избавить тебя от всего этого, но пока…
Она снова обернулась.
— Райен, Фалькон-Бруин поразил меня, но совсем не так, как я ожидала. Прежде я даже не представляла, что бывает такая страшная нищета, какую мы увидели у вас в предместье.
Он тяжело вздохнул.
— Из-за этого в тот вечер за ужином — как, впрочем, и сейчас — изысканные угощения казались мне безвкусными. Я уже сделал кое-что для того, чтобы крестьяне по крайней мере не умирали голодной смертью, но ведь для жизни им нужна не только пища.
— Райен, ты должен им помочь.
— Ты как будто забыла, что Генрих лишил меня власти… лишил всего. То, что я делаю, должно делаться тайно. Но я не хочу посвящать тебя в подробности: это может навлечь на тебя опасность.
Так вот почему его все время нет дома! Он готовится сразиться со своей матерью. Как же она не догадалась об этом раньше? Ревность застилала ей глаза.
— Не волнуйся за меня. Делай все, что может помочь твоим подданным, но… — Она коснулась его руки. — Позволь и мне помочь тебе. Я попрошу сэра Хэмфри завтра же плыть домой, погрузить там в трюмы столько зерна и прочей снеди, чтобы твоим людям хватило до будущей весны, и тотчас возвращаться обратно на Фалькон-Бруин.
Он взволнованно вглядывался в ее лицо.
— Ты правда сделаешь это… для меня?
— Я сделаю это для всякого, кто будет нуждаться в моей помощи, Райен, — отстраненно произнесла она.
Он провел пальцем по ее щеке.
— Таких, как ты, больше — нет, Джиллиана. В мире нет ни одного правителя, чье сердце было бы полно сострадания, как твое. Вероятно, поэтому многим так хочется сокрушить тебя и сломить твой гордый дух.
— Ты говоришь о себе?
Его палец скользнул к ее губам.
— Нет, не о себе. Но, может быть, я опаснее всех твоих врагов.
— Ты думаешь, если я выросла в монастыре, значит, у меня нет сил для борьбы? Ошибаешься, Райен. У меня есть силы, и я сумею ими воспользоваться.
Его вдруг охватила необъяснимая тоска.
— Прошу тебя, будь осторожна, Джиллиана. Здесь кругом слишком много зла, и всех твоих сил может не хватить на то, чтобы его победить. Будь это в моей власти, я бы сегодня же посадил тебя на корабль.
— Скажи, ты позволишь мне помочь твоему народу?
— Я благодарю тебя, но не могу принять твою помощь, — твердо сказал он. — Фалькон-Бруин — моя страна, и я сам должен спасать ее от гибели.
— Райен, когда помощь предложена от чистого сердца, нет ничего зазорного в том, чтобы ее принять. Если ты передумаешь…
— Я не передумаю.
Неожиданно их взгляды встретились. В глазах обоих стояло воспоминание о тех ночах, когда их тела и души тесно сплетались между собой. Губы Джиллианы раскрылись, Райен потянулся к ней, и они слились в жарком поцелуе.
Желание, которое они так долго гасили в себе, стремительно выплеснулось наружу. Они торопились освободиться от сковывающих движение одежд. Райен подхватил Джиллиану на руки и понес к кровати.
Без оглядки любовники отдались горячей волне переполнявших их чувств. Их губы снова нашли друг друга, руки Райена гладили и ласкали нежную кожу Джиллианы, вспоминая каждый изгиб ее тела.
— Я так долго хотел этого, — приподнявшись, он заглянул ей в глаза. — Я пытался обуздать свое желание, но, как видишь, не смог.
Мускулы на его плечах подрагивали под ее пальцами. Он безумно хотел ее — и этого было довольно.
— Я рада, что ты пришел, — выдохнула она.
— Когда ты рядом, я могу думать только о том, чтобы поскорее прижать тебя к себе, — признался он. — Впервые я обнял тебя по воле короля Генриха, теперь же обнимаю потому, что ты нужна мне как воздух.
