Ни за что на свете она не скажет Роману, что это был его ребенок.
– Это касалось только моего мужа, – прошептала она.
– Ваш муж! – Роман скрутил кусочек марли и сунул его в свою медицинскую сумку. – Злобный молодой щенок! Селия, Селия… – Его голос дрогнул. – А теперь вы потеряли ребенка, и я узнал об этом слишком поздно.
– А что бы вы сделали, если бы знали? Поздравили бы меня?
– Я бы…
Роман схватил ее руки, затем отпустил их.
– Простите, – ответил он. – Я бы ничего не смог сделать, Селия, раз вы замужем за другим.
Она взглянула в его ясные серые глаза, пытаясь понять, что они выражают: любовь или гнев?
Селия не нашлась, что ему ответить. Мысли ее все больше путались, в голове стоял туман. Или это в комнате стало темнее? Она вся горела.
Селия закрыла глаза.
Потом ее снова охватила боль. Селию била дрожь, но она отталкивала руки, которые прикладывали к ее лбу холодный компресс. Она понимала, что больна и теперь от нее ничего не зависит.
Иногда Селия слышала, как говорят о ней.
– Родильная горячка, – произнес кто-то, кажется, Роман. – Это очень серьезно, Гаттерас.
Боль пронизывала ее всю, и Селия уже не осознавала, что происходит. Лихорадка пожирала ее, словно огонь, бушующий под котлами с сахаром; она стонала и металась в постели.
– Селия, я хочу, чтобы ты выздоровела. Я приказываю тебе выздороветь! Мне не нравится, что ты больна. Я даже не успел закончить твой портрет. – Это был Бо. Его голос звучал раздраженно и встревожено. От прикосновения его рук она вздрогнула. – Прости… Прости меня за все, что я сделал. Я действительно жалею об этом, Селия. Я хотел сына, но ведь у нас будут и другие сыновья. Ты ведь еще подаришь мне наследника, да? Ты единственная, с кем я могу… Ты нужна мне, Селия…
Она что-то прошептала и закрыла глаза. Больно думать, больно смотреть…
Потом кто-то купал ее. Какая мука – прикосновение ледяной воды к раскаленной коже. Она яростно сопротивлялась, отталкивала чьи-то руки, пыталась вырваться.
– Селия! Ради Бога, перестаньте сопротивляться. Я пытаюсь вам помочь, – сказал Роман.
– Нет! Мне больно, оставьте меня в покое!
– Нет, черт подери! Я не оставлю вас в покое! Я вылечу вас. Не смейте со мной драться.
Он крепко обнял ее и положил на постель.
– Нет! Не прикасайтесь ко мне! – кричала девушка, Снова отталкивая его. – Я хочу, чтобы вы ушли. Уходите, уходите, возвращайтесь в Лахаина! Отправляйтесь к вашей проклятой любовнице!
Роман сердито усмехнулся. У него был такой измученный вид, словно он не спал несколько ночей. Лицо заросло жесткой темной щетиной.
– Только когда вам станет лучше, моя маленькая тигрица. Тогда, если скажете, я уеду далеко от вас. Это доставит вам удовольствие, Селия?
Почему у него такой низкий голос, почему в глазах блестят слезы? Но у Селии не было сил думать об этом. Ее снова начало лихорадить.
* * *
Казалось, она лежит здесь вечно, в жару, ни о чем не думая, ни о чем не волнуясь.
Несколько раз заходил Бо и кричал на Романа, а тот отвечал ему тем же. Она слышала какой-то спор о методах лечения, о лекарствах, которые давал ей Роман. Некоторые травы он сам собирал в сезон дождей в лесах Кипахулу и в долине Яо.
Однажды кто-то нежно обнял Селию. Она увидела обеспокоенное личико Тины.
– Не умирай, Селия, – прошептала девочка. – Все говорят, что ты можешь умереть и твоя лихорадка очень опасна. Ты должна быть сильной, иначе с ней не справишься.
– Тина, – с трудом пролепетала Селия и сжала руку девочки.
– О, Селия! Они все спорят и ссорятся. Бо хочет избавиться от Романа, говорит, что его ванны и лекарства не помогают тебе, а только делают хуже. А Роман отказывается уезжать, угрожает отхлестать Бо хлыстом, если тот попытается выгнать его из твоей комнаты. Они чуть не подрались, и Бо даже выхватил пистолет, но Роман выбил пистолет у него из рук.
Селии никак не удавалось вникнуть в слова Тины. Бо и Роман дерутся из-за нее? Кричат друг на друга? Это казалось нереальным, как, впрочем, и многое другое.
– Кавео, Айко и все дети, – продолжала Тина, – сделали для тебя «леи», они хотят, чтобы ты выздоровела.
– Да…
– Детка, что ты здесь делаешь? – прервал Тину голос Гаттерас. – Ей нужно отдыхать.
– Я хотела с ней поговорить, рассказать ей…
– У тебя еще будет время поговорить с ней, обещаю. – Селия услышала стук тростниковой палки в коридоре, шелест нижних юбок. – Иди, детка, поищи Хили или поиграй с Айко. Когда Селия поправится, я тебя позову, не сомневайся.
– Но…
– Беги, Тина. Делай, что тебе велят.
Сны. Они походили на яркие цветные облака. Иногда она видела себя на борту «Попутного ветра», когда стояла, вглядываясь в пенящиеся волны. В другой раз шла по длинной аллее, ведущей к Маунтен Вью, видела вдали прекрасный дом, утопающий в зарослях вистерии, бугенвиллии и других тропических растений.
Потом плавала в заводи Пеле с красивой обнаженной женщиной, темные волосы которой колыхались на воде, словно блестящий шелк. Это была сама Пеле, красивая и мстительная богиня вулканов.
Блестящие темные глаза богини светились ликованием. «Роман принадлежит мне, – говорила она, и ее голос сливался с мелодичным плеском воды у скал. – Да как ты могла подумать, что он любит тебя? Он хочет меня, и так было всегда».
Селия металась, стонала, отбрасывала простыни: они душили ее.
Затем она оказалась на пляже Оловалю, где были убиты десятки туземцев. Их лица, искаженные ужасом, парили в воздухе…
– Селия, прими это лекарство. – Что-то коснулось ее губ.
Селия сопротивлялась, отталкивая питье.
– Помоги мне, Леинани, удержать ее, – приказал голос. – У нее горячка… Это кризис. Если она его сегодня не преодолеет…
И снова кошмары: Селия идет по фамильному кладбищу Бернсайдов вдоль разверстых могил. В каждом гробу лежит жена одного из Бернсайдов, красивые ледяные статуи. Сьюзен. Ариадна. Хоуп. Их глаза с укором следят за ней:
«Ты играла с мужчинами из рода Бернсайдов. Сначала с Джоном, затем с Бо и даже с Романом. Ты обидела их всех и теперь будешь наказана… Тебя, как и всех нас, настигнет проклятие…»
– Нет! – закричала она, отбрасывая простыни, которые, казалось, туго спеленали ее. – Я не хотела этого, не хотела!
– Роман, когда же кончится кризис? – послышался голос Гаттерас, который был из какого-то другого сна.
– Не знаю. Он не продлится долго, иначе это ее убьет. Она пылает, хотя я дал ей все, что только мог. Не знаю, что еще сделать, Гаттерас.
– Только молиться.
– Да. Боже… Ведь и я отчасти тому виной, Гаттерас! Да!
– Вы? – Роман застонал:
– Я не могу вам сказать…
