Ознакомительная версия.
И Берта потеряла сознание. Когда она очнулась, то увидела над собою лицо доктора.
– Господин лесничий знает о моем позоре, я это слышала, – прошептала Берта. – Сабина, что будет со мною? Он не простит мне да и вы тоже отворачиваетесь от меня. Я всем хотела зла и пожинаю позор сама… Лучше бы я умерла!
Сабина в содроганием слушала ее исповедь. Она была очень строгих правил и беспощадно осуждала подобные проступки, но все же ее сердце обладало мягкостью и жалостью. Она со слезами смотрела на Берту. Затем с состраданием положила ее голову к себе на грудь и девушка, как наплакавшийся ребенок, уснула в ее объятиях.
Берта не умерла, как надеялась. Она очень переменилась, благодаря уходу госпожи Фербер и Сабины. Припадок безумия не повторялся. Рана на голове возникла от падения на острый камень и вызвала большую потерю крови, что послужило на пользу.
Лесничий не мог придти в себя от позора, нанесенного его честному дому. Он в первые дни не хотел слушать уговоров брата. После того, как Сабина сообщила ему о признаниях Берты, он тут же направился в Оденбург, чтобы вразумить «негодного мальчишку». Однако слуги, пожимая плечами, сообщили ему, что барин уехал на неопределенное время и неизвестно куда. Розыски, проведенные фон Вальде, тоже не дали никаких результатов. Берта заявила, что не желает ничего слышать о своем соблазнителе, так как ненавидит его столь же пылко, сколь раньше любила.
Несколько дней спустя после своего выздоровления, она покинула домик ткача (в лесничество она больше не возвращалась), чтобы отправиться в Америку. Но уехала она туда не одна. Один из помощников дяди попросил расчета, потому что давно любил Берту и не мог допустить, чтобы девушка отправилась в дальние страны одна-одинешенька. Берта обещала выйти за него замуж. Они должны были обвенчаться в Бремене. Фон Вальде снабдил их значительной суммой и по просьбе госпожи Фербер и Елизаветы, лесничий разрешил Сабине опустошить запасы его покойной жены, чтобы дать приличное приданое будущей фермерше.
В один из пасмурных, туманных осенних дней, когда, наконец, экипаж, нагруженный чемоданами, поехал в Л., в нем сидела совершенно уничтоженная и разбитая баронесса Лессен. Ее спокойная жизнь в Линдгофе закончилась и ей пришлось возвращаться в скудные условия и тесное помещение.
– Мама, – сказала Бэлла своим резким и пронзительным голосом, поминутно открывая и закрывая окно, – разве особняк принадлежит теперь Елизавете Фербер? Старый Лоренц сказал, что она теперь будет хозяйкой и что нужно исполнять все ее приказания.
– Дитя, не мучай меня своей болтовней, – простонала баронесса, закрывая лицо платком.
– Как глупо со стороны дяди Рудольфа, что он отправил нас прочь, – продолжала девочка. – Ведь в Б. у нас нет серебряных тарелок, не правда ли, мама? Я это еще помню. И повара тоже нет… И теперь нам будут приносить обед из кухмистерской, да? И ты будешь сама причесываться? А Каролина будет стирать и гладить? Почему…
– Замолчи! – перебила баронесса этот поток вопросов, каждый из которых кинжалом поражал ее сердце.
Бэлла замолчала, съежилась в углу и только тогда выглянула в окно, когда карета выехала на мостовую города Л. Баронесса же – напротив, бросив пугливый взгляд на княжеский дворец, торопливо опустила штору, закрыла лицо вуалью и залилась слезами.
После признания Берты, между фон Вальде и баронессой произошла ужасная сцена, окончившаяся изгнанием последней. Баронесса бросилась к Елене, ища ее помощи и покровительства, но та с отвращением оттолкнула ее от себя, и бывшая надменная властительница села в карету, поданную ей по приказанию хозяина замка в назначенный час.
Впрочем, в чашу ее скорби попала капля сладости. Фон Вальде назначил некоторую сумму на воспитание Бэллы, более благоразумное, чем полученное до сих пор.
Почти в тот же самый час, как баронесса навсегда покидала Линдгоф, обер-гофмейстрина фон Фалькенберг вошла в будуар ее высочества княгини, которая вместе со своим супругом только что вернулась с вод.
Обер-гофмейстрина отвесила такой низкий поклон, какой только позволили сделать ее ненадежные ноги, но это было совершено очень быстро, так что сделай это кто-либо другой, она с негодованием увидела бы в этом нарушение всех правил этикета. Она держала в руке раскрытое письмо, безукоризненная чистота и свежесть которого, как видно, сильно пострадали между ее дрожащими пальцами.
– Я почитаю себя очень несчастной, – начала она с видимым смущением, – что должна передать вашим высочествам такое скандальное происшествие! Кто бы мог подумать? Если и в наших высоких сферах пропадут стыд и совесть, если каждый будет следовать влечению своих страстей и пренебрегать своими общественными привилегиями, бросая их к ногам черни, то не удивительно, что мы не сможем удерживать свой ореол и что, наконец, народ осмелится потрясать троны.
– Пожалуйста, не волнуйтесь так, моя милая Фалькенберг, – сказал князь, которого этот монолог очень рассмешил. – В вашем предисловии мне слышится величественный язык Кассандры. Но я не вижу еще и начала предсказываемого вами землетрясения и, к своему большому удовольствию, замечаю также, – при этих словах его веселый взгляд скользнул по тихой пустынной площади, – что мои верные подданные остаются совершенно спокойными. – И что же вы желаете сообщить мне?
Она смущенно взглянула на него; его саркастический тон лишил ее уверенности.
– О, если бы ваше высочество изволили знать! – воскликнула она наконец. – И именно он, на чьей гордой крови я основываюсь, как на твердыне! Господин фон Вальде уведомил меня, что он выбрал себе невесту. И кого же? Фрейлин Фербер!
– Племянницу моего старого честнейшего лесничего, – добавил князь, улыбаясь. – Да, я уже слышал об этом. Фон Вальде, как я вижу, не глуп. Девочка, должно быть, настоящее чудо красоты и привлекательности, я надеюсь, что он не заставит нас долго ожидать такого приятного знакомства и в скором времени представит ее нам.
– Ваше высочество! – воскликнула обер-гофмейстрина, – но она дочь письмоводителя лесничего!
– Да, милая Фалькенберг, – успокоила ее княгиня, – мы это очень хорошо знаем. Но не волнуйтесь. Она принадлежит к высшему дворянству, как мы знаем?
– Позвольте, ваше высочество, – возразила старая дама с раскрасневшимся лицом, указывая на смятое письмо, – здесь прямо сказано, – помолвка с мещанкой, здесь обозначена фамилия Фербер и никакой другой нет. Так оно и останется на генеалогическом древе фон Вальде на вечные времена, и жених еще как будто особенно подчеркивает это! Что Ферберы не имеют ничего общего со старым благородным родом фон Гнадевиц, они доказывают тем, что не умеют почтить это знаменитое имя, отказываясь принять его по какой-то странной фантазии. Я очень жалею бедного Гольфельда, который, как известно, человек чистейшей крови – теперь, по случаю этого неравного брака, он теряет по меньшей мере несколько миллионов! А баронесса Лессен? В знак протеста она сегодня покинула Линдгоф!
Ознакомительная версия.
