Винсент обнимал и успокаивал Грейс. Когда он решил, что она достаточно успокоилась, он вышел вместе с ней на террасу, не выпуская ее из объятий.
— Я думала, мы ее потеряем, — проговорила Грейс, содрогнувшись. — Ребенок неправильно повернулся, и что бы мы ни делали, ничего не помогало.
Винсент не мог себя заставить сказать хоть что-нибудь, какие-то слова ободрения, которые — он знал — ей было необходимо услышать. Все, что он мог, — это обнимать ее и мысленно повторять себе, что в опасности была не Грейс. Когда придет ее время, все будет по-другому.
Его сердце билось сильно и часто, он пытался замедлить его усилием воли, но не мог. Его душила паника, он пытался от нее избавиться, но не мог и этого. Все было слишком реально. Он не хотел думать о том, что может потерять Грейс. Только не Грейс! Эту потерю он не переживет. Она стала ему так дорога, что он не мог даже помыслить о своем будущем без нее. Он знал, что даже…
— Винсент. Винсент!
Голос Грейс вытащил его из черной дыры, в которую он провалился, из кошмарной трясины, которая угрожала его затянуть.
— Посмотри на меня! У меня будет не так, как у Каролины. Я здорова. И малыш здоров.
— Она тоже была здорова!
— Да, но я тебе обещала, что со мной ничего не случится. И так и будет. Не сомневайся во мне.
Но как она может знать, что с ней будет не так, как с Каролиной? Как она может просить его не сомневаться, что она переживет рождение ребенка, если они оба знают, что риск всегда есть?
Винсент держал ее в объятиях и смотрел в глаза, видел ее искренний взгляд. Потом он опустил голову и впился в ее губы жадным поцелуем. Никогда еще он не целовал ее с таким отчаянием. Он целовал ее снова и снова и не мог даже приблизиться к тому, чтобы насытиться. И Грейс отвечала на каждый его поцелуй так, как если бы чувствовала то же самое. Как если бы отчаянно желала его успокоить. Но семена сомнения и страха уже были посеяны, и Винсент знал: что бы Грейс ни говорила, что бы ни делала, они не исчезнут.
Грейс расхаживала по всему первому этажу: по периметру холла, мимо открытой лестницы с одной стороны от комнаты, вдоль по короткому коридору в музыкальную комнату, потом в библиотеку, через соединяющую их дверь, пересекала еще один коридор, выходила в столовую, потом шла по широкому коридору, который вел обратно в холл, проходила мимо другой открытой лестницы в противоположной стороне холла. Когда она доходила до середины комнаты, один из лакеев быстро приносил кресло, чтобы она могла сесть и немного отдохнуть, прежде чем снова примется расхаживать по всему этажу.
Кресло стояло в центре холла, обращенное ко входу, чтобы когда Винсент войдет в парадную дверь, Грейс бы увидела его в ту же минуту. А повторяющиеся прогулки по дому должны были успокоить ее нервы и остудить гнев до его прихода. Но это не сработало. Сейчас Грейс была в такой же ярости на Винсента, как час назад, когда от нее ушли Джози, Фрэнси и Сара. Сестры рассказали Грейс новость, которую, как они думали, она уже знала — они были уверены, что муж ей об этом расскажет.
Как он посмел!
Как он посмел!!!
Грейс вскочила с кресла и снова пошла по своему маршруту.
К ней подошел Карвер.
— Возможно, ваша светлость желает немного отдохнуть в музыкальной комнате, — сказал он. Грейс никогда еще не видела его в таком замешательстве. — Может быть, хорошая чашка чая поможет…
— Нет, Карвер. Чашка чая мне не поможет. Поможет только голова его светлости на блюде.
— Д-да, ваша светлость, — заикаясь, пробормотал Карвер и попятился с такой скоростью, какой Грейс от него даже не ожидала.
Грейс снова села в кресло и еще некоторое время посидела. У нее отекли ноги, болела спина, и когда она ходила, то это была не нормальная ходьба, а вперевалку. Каждый раз, проходя мимо громадного зеркала в золоченой раме, висящего на стене холла, она думала, что, наверное, во всей Англии нет другой такой же огромной будущей матери. А ведь до рождения ребенка оставалось еще самое меньшее три, а то и четыре недели.
Что он пытается с ней сделать?
Винсент изменился, и эта перемена сводила Грейс с ума. Это началось после того, как Каролина родила дочь. До той ночи она видела на его лице тревогу. Она проявлялась в том, как Винсент на нее смотрел, как ее обнимал. Грейс знала, что его беспокоит ее беременность. Но теперь внешне его беспокойство не проявлялось никак. Он скрывал свои эмоции, как будто убедил самого себя, что его страх не существует. И эта новая форма обороны пугала Грейс гораздо больше. Это выглядело так, как если бы он нашел способ изолировать себя от собственных страхов — и от нее. Он с головой погрузился в работу. И в поиски человека, который пытался их убить. Винсент был одержим — одержим идеей сохранять вокруг своего сердца прочную стену, и ради этого он готов был сделать все, что потребуется. Ну что же, больше у него этот номер не пройдет, она этого не допустит. Особенно после того, что она сегодня узнала.
Грейс встала и собралась повторить свой путь через столовую, но сделала два шага и резко остановилась — она услышала, что входная дверь открылась. Грейс повернулась к двери. Винсент вошел в дом, снял шляпу и поднял глаза. Он увидел сначала кресло в центре комнаты, потом посмотрел на Грейс и нахмурился.
— Грейс?
В его вопросительном взгляде появилось еще больше любопытства, когда лакей, отвечавший за кресло, чуть ли не бегом выбежал из комнаты. Винсент посмотрел на Карвера. Дворецкий молча принял шляпу, перчатки и трость хозяина, потом возвел взгляд к небу, словно предостерегая герцога. Грейс готова была рычать от недовольства, но сдержала гнев. Она не хотела тратить его ни на кого, кроме Винсента. Она ждала, сжав кулаки и подбоченившись. Винсент тоже ждал. По-видимому, он совершенно не догадывался, почему она может быть расстроена. Как будто даже не мог представить, что могло ее расстроить. Он начал было говорить, но потом закрыл рот, решив, что самая мудрая тактика — молчание.
Но оно разозлило Грейс еще сильнее. Она рвалась в бой, и то, что он не стал в нем участвовать, вовсе ей не помогало.
Как он посмел?!
— Как прошел день, хорошо? — спросила она напряженным голосом.
Винсент поколебался с секунду, как если бы раздумывал, какой ответ будет безопаснее. Грейс надеялась, что он понимает, что это не имеет никакого значения:
— Бывало и хуже.
— И чем же ты занимался?
— У меня были дела.
— Вот как? И что же это за дела?
Винсент изогнул брови. Казалось, он сомневался, стоит ли говорить ей, что она перешла границы, задавая вопросы о том, что ее не касается, но все-таки ответил.
