Лаура Паркер - Буря страсти

— Почему ты не сообщил мне, что приехал в город?

— Не ожидал встретить тебя в Неаполе, — ответил Квинлан, искренне обрадовавшийся при виде знакомого лица. — Я слышал, что ты со своим королем Фердинандом находишься в Париже.

— Фу! Это! — Джакомо Каррере сделал довольно грубый жест. — К черту всех политиков. Страной должны править только солдаты.

Квинлан наконец-то взял фужер.

— Сомневаюсь, что ваш король придерживается того же мнения.

Джакомо расхохотался.

— В душе он остается простолюдином. Но хватит об этом. Кажется, в последний раз мы пили вместе пять лет назад. Надо выпить за встречу. Настоящий лед Везувия, — объявил он, указав на плавающие в фужере кусочки льда. — Говорят, хорошо, если край кратера укрыт толстым слоем снега: он не будет извергаться, пока носит бороду.

Квинлан весело рассмеялся и предложил выпить за главную достопримечательность Неаполя, привлекающую массы туристов, — за превратившуюся в древние развалины Помпею.

— Полагаю, тебе известно, по какому поводу устроен прием? — хитро подмигнув, спросил Каррере.

— А разве есть повод? — с невинным видом осведомился Квинлан, зная, что его приятель слывет неисправимым сплетником.

— Естественно. Мы ждем представления английской графини графа Франкапелли. Прием устроен в ее честь. — Он хмыкнул. — Конечно, его интерес к ней особый.

— Вот как? — пробормотал Квинлан, не испытывая желания выслушивать местные сплетни.

Каррере непристойно усмехнулся и, наклонившись к собеседнику, проговорил:

— Она недавно родила.

В Квинлане вспыхнуло любопытство. Все в этом терпимом городе, где правил дух искусства, знали о том, что Франкапелли предпочитает мужчин, но не придавали этому значения.

— Наверное, она необыкновенная женщина, если ей удалось хотя бы на время отвлечь Франкапелли от его наклонностей.

Каррере округлил свои темные блестящие глаза:

— Господи! Да ребенок-то не графа!

Квинлан вопросительно поднял бровь:

— Тогда зачем этот спектакль?

Каррере ухмыльнулся:

— Ходят слухи, что Франкапелли встретил эту даму, когда она уже была беременна, и предложил ей стать его женой при условии, если она родит ему сына, которого он сделает своим наследником. А она родила дочь. Поэтому, дабы достичь своей цели, он выпускает ее, чтобы она снова забеременела.

Это заявление вызвало бурю негодования даже в либеральной душе Квинлана.

— Несчастная женщина. Да это не что иное, как рабство!

Каррере замахал на него руками.

— Это всего лишь слух. Как-никак Франкапелли спас ее от позора. Утверждают, что она вправе выбрать себе любовника. — Он снова подмигнул. — Итак, ты, я и все присутствующие здесь мужчины приглашены в качестве племенных жеребцов, из которых будет выбирать кобыла. Так уж повелось на свете.

У Квинлана сразу же пропал интерес к предстоящему празднеству. Он достаточно повидал жестокости на войне, чтобы сейчас хладнокровно принимать скрытые формы бесчувственного отношения к чужой судьбе. Он поставил на стол пустой фужер.

— Извини, Каррере. Боюсь, я устал сильнее…

— Amico in'io! — перебил его итальянец и устремил горящий взгляд мимо Квинлана. — Вот она!

Квинлан повернулся, готовый потерпеть немного, пока не представится возможность сбежать. И замер, увидев создание неземной красоты на верхней ступеньке широкой лестницы.

Он услышал, как толпа ахнула.

— Франкапелли гений. — Вздохнув, Каррере послал прекрасному видению воздушный поцелуй. — Ну разве она не самая красивая из всех мадонн, а?

Квинлан не ответил, продолжая ошеломленно смотреть на незнакомку. Она была в платье из изумрудного и сапфирового прозрачного шелка. Легкая как пушинка ткань искрилась и переливалась, трепеща на ночном ветерке. Игра теней на юбке с завышенной талией намекала на то, что женщина обладает совершенной фигурой. Ее плечи и шея были обнажены. Искусно скроенный корсаж имел небольшой вырез посередине, открывавший очаровательную впадинку на груди. Платье держалось на плечах лишь благодаря крохотным рукавчикам-фонарикам. Кто бы ни создал этот туалет, он был истинным гением искусства флирта. Создавалось впечатление, будто женщина окутана сине-зеленой дымкой, которая может исчезнуть в любой момент, оставив ее обнаженной.

Впрочем, потрясающий наряд служил только оправой для незнакомки. Цвет платья и блеск драгоценностей подчеркивали чуть золотистый оттенок ее кожи. Ее рыжие, своим цветом напоминающие закат локоны струились по обнаженным плечам. Рядом с этими изумительными волосами меркли все остальные оттенки рыжего. Подсвеченные сзади, они будто пламенели.

Женщина являла собой уникальное и незабываемое зрелище, она выделялась среди полуторатысячной толпы.

Что-то дрогнуло в душе Квинлана, он оказался во власти некой странной силы. Десятки раз на дню он спрашивал себя, а не разминулся ли он с ней на улицах, не узнав ее. Теперь же он понимал, что обязательно заметил бы ее среди моря лиц. Она была для него как стрелка компаса, неизменно указывающая на север. Он знал ее так, как не знал даже себя самого. Тоска и скука, последних месяцев растворились словно по мановению волшебной палочки, уступив место страстному желанию, наполнившему огнем его кровь.

— Я знаю ее.

— Вот как? — воскликнул рядом с ним Каррере. — Тогда, друг мой, обязательно представь меня ей.

Квинлан так и не понял, что произнес свои мысли вслух.

Он устремился вперед, даже не оглянувшись на звавшего его итальянца.

— У меня сердце будто отплясывает джигу, — прошептала Кетлин тому, на чью руку опиралась. — Я не ожидала, что будет такое множество народу.

— Сага, — подбодрил ее Паоло Франкапелли, — неужели вы думали, что я не удостою вас той чести, которую заслуживает ваша красота?

Он намеренно остановил ее на вершине лестницы, дабы усилить впечатление, произведенное на гостей. Высокий, одетый во все черное, он величественно склонил седеющую голову, приветствуя собравшихся. Его встретил гром аплодисментов.

— Взгляните на все эти лица, обращенные к вам, сага! — прошептал он Кетлин. — Они все у ваших ног. Там им и место. Сегодня вы завоюете Неаполь. Завтра и всегда вы будете помнить эту ночь. Вы — Венера, поднимающаяся из раковины. А они — ваши вассалы; вы вправе облагодетельствовать их или отвергнуть. Вы — английская графиня!

Кетлин зарделась, но не возразила своему хозяину. За последние несколько недель она уяснила, что дар ирландцев произносить льстивые речи не идет ни в какое сравнение с удивительной способностью романтических итальянцев вызвать у человека ощущение, будто он плавает в море меда, страстные в восхвалении, они не менее страстны в гневе.