— Ты думаешь, я не поняла? — прошипела она. — Это не займет много времени, чтобы найти другую, правда? Как только ты стал бродить один, твои глаза начали блудить…
— Нет! Как ты могла подумать такое, Леония?
— А что мне оставалось думать? Ты все достаточно пояснил. Едва удосужился взглянуть на меня на прошлой неделе.
Это, конечно, была правда. Роджер изумился снова, не в силах отрицать этого факта, не способный защитить себя. Он так боялся, что Леония увидит его страх и испугается, что избегал смотреть на нее и говорить с ней.
— Нет у меня другой женщины, — страстно доказывал он.
— Нет? — протянула Леония, ее глаза горели. — Может, ты скажешь мне, что предпочитаешь мальчиков? Одно или другое должно быть, так как ты так истощен, что даже не утруждал себя, чтобы переспать со мной всю прошлую неделю.
— Леония! — выдохнул Роджер. У него кружилась голова от противоречивых чувств, но преобладающим из них была неуверенная и недоверчивая радость. Она ревновала! Будет ли женщина ревновать, если она не любит? Она злилась, что он не занимался с ней любовью! Но тогда, конечно, она получала от этого удовольствие.
— Леония! — Она горько передразнила его взволнованные вздохи. — Глупая Леония, которая даже не догадалась, что ее простые чары потеряли силу. Невинная Леония, которую можно упаковать, как посылку, и отправить на полку к Фуше, пока не наступит удобный момент забрать ее и опустить в другое удобное место в Англии. Ты хочешь больше специй в мясе? Я дам тебе специи!
Прежде чем Роджер успел ответить, она обежала его и сорвала свое аляповатое платье. Под ним было прекрасное белье. Опасно было показывать богатство, поэтому Леония потратила добрую часть денег Роджера на возбуждающее нижнее белье. Она всегда знала, что будет необходимо снова подогреть его интерес, раньше или позже, и хорошо подготовилась, особенно за прошлую неделю. Она медленно отступила, свирепо сверкая глазами, похожими на литое золото. Ее рука дотронулась до завязок сорочки.
— Тебе нравится быстро или медленно, Роджер?
Прежде они раздевались отдельно в темноте. Роджер думал, что он оскорбляет скромность Леонии, а Леония боялась показаться шлюхой. Сейчас она сделала чудесное исключение. Она знала, что женщина, охваченная ревностью, способна на все, даже на убийство. Ничего из того, что она делает, не удивит Роджера и не вызовет его подозрений о ее прошлой жизни. Это было настолько необычно для Леонии, что он вообще потерял способность думать. Но она была убеждена, что позже, когда пройдут шок и сексуальное возбуждение, он решит, что ревность вывела ее из нормального состояния.
Леония не была удивлена, когда Роджер не ответил на вопрос. Он сглотнул и провел языком по пересохшим губам. Леония развязала бант и встряхнула плечами, так что кружевная подвязка соскочила вниз. Она не носила корсета, ее грудь была высокой и твердой и не нуждалась в опоре, а талия была достаточно узкой без шнуровки. Мягкий шелк слетел с ее груди, приглашая взглянуть на ее возбужденные соски, за мгновение до этого полностью оголившиеся:
Роджер издал сдавленный звук, смесь страсти и протеста. Он хотел остановить Леонию, он знал это. Когда ее ярость утихнет, ей будет стыдно за то, что она делала. Однако оказалось совершенно невозможным сказать что-нибудь или шелохнуться. Все, что она делала, приводило его в гипнотический транс. Это было наваждением, будто он разделился надвое. В одном Роджере разум оставался, говоря ему, что Леония будет смущена, что он должен остановить ее, он и прежде видел много раздевающихся женщин и был лишь слегка возбужден, но в целом просто забавлялся. Другой Роджер был существом, состоящим из одной чувственности, пойманный расплавленной лавой желания, связанный с этой женщиной так, что любое движение, которое она совершала, каждый новый лоскуток выставленной напоказ кожи, приводил его в горячечное состояние.
Пока Леония обнажалась, Роджер обнаружил, что оковы его собственных одежд приносят ему физическую боль. Он, наконец, опустил руку на пуговицы бриджей, но Леония сказала «нет» и его рука упала. Она приблизилась к нему, положила одну руку за его голову, наклонила ее для поцелуя и начала расстегивать пуговицы. Первый человек, человек разума, расплавился в горячей лаве желания и испарился. Роджер схватил Леонию, понимая, как груба его рабочая рубашка, и разорвал их объятия, чтобы сорвать ее. Прежде чем он схватил ее снова, она скользнула по его телу, стаскивая его бриджи вместе с нижним бельем. Играючи, она лизнула внутреннюю сторону его бедер языком.
— О, Боже, — стонал Роджер, — о, Боже, Боже.
Он схватил ее голову, готовый к любой ласке, которая облегчит и усилит удовольствие, переполнявшее его, но она ускользнула. Агония страха, что она лишь играет с ним, чтобы потом отказать на вершине желания, заставила его наклониться и грубо схватить ее. Она боролась, и он поймал ее губы так, что она не могла ни завопить, ни отказать ему. Сдавленные звуки вырывались из ее горла, она пыталась сказать ему, что он еще не раздет, но ему было все равно, что она говорила. Он толкнул ее, прижимая ее губы к своим, пытаясь опрокинуть ее на кровать.
К своему ужасу он обнаружил, что его ноги связаны, он падал вперед вместо того, чтобы сделать шаг. К счастью, комната была очень маленькой. Вытянутая рука нащупала край шкафа, он оттолкнулся, но они не упали. Слепой от ярости, думая, что Леония каким-то образом связала его ноги, он поднял ее и бросил на кровать, опускаясь одновременно рядом, чтобы освободиться от пут. Он легко стащил с себя бриджи и ботинки и, поняв, что стесняло его движения, похолодел. Леония не двигалась, и это чуть не вернуло Роджеру самообладание, но вдруг она засмеялась.
Опасаясь шокировать или напугать партнершу, которая, как он знал, была обесчещена, Роджер был прежде сдержан в любви. Он заботливо стимулировал ее и был уверен, что ее желания удовлетворены, но он ограничивал свои поцелуи лишь приличными эрогенными зонами — губы и уши, шея и плечи. Его ласки также были осмотрительными — он гладил ее тело и груди, но осторожно обходил те владения, которые она могла посчитать «грязными».
Леония тоже была осторожна, стараясь усилить ощущение своей невинности. Она прижимала Роджера к себе и возвращала ему поцелуи, но не позволяла своим рукам и рту те формы стимуляции, которые не должна делать невинная девушка или должна их стесняться. Она даже сдерживала себя, занимаясь любовью с Роджером. Тихие вздохи и всхлипы, чуть не стоны восторга вырывались из ее груди. Но она сжимала губы, чтобы не издавать громких дрожащих звуков, не понимая, что попытки самоконтроля тушат костер страсти, так что ее оргазм, как и голос, был изменен.
