По тому, как бережно и заботливо обращался с ней Гордон, Миранда поняла, что вскоре ей предстоит узнать самое худшее.
Деревья сверкали всеми красками осени, в листве рдели алые кисти рябин. Солнце, выбравшись из белого тумана, заливало мир ярким светом. Воздух был влажным и слегка промозглым.
Глядя на высокие, прямые контуры маяка на острове Джордж Айленд, Миранда с тревогой думала о том, что же будет теперь с ее жизнью. Если она останется вдовой с ребенком на руках, положена ли ей пенсия? А если Кермит выживет, но станет калекой? От последней мысли ей сделалось дурно.
Наконец они с Гордоном вошли в больницу. Миранда никогда не приходила сюда, когда здесь работал ее отец, но она наслушалась от него рассказов об умерших и спасенных. По его словам выходило, что иногда будущее пациента зависит всего-навсего от его судьбы.
Миранда сказала, кто она такая, и ее сразу провели к Кермиту. Он был без сознания и лежал, не шевелясь, а его лицо казалось вылепленным из серой глины. Под глазами чернели тени, а губы были совершенно белыми. Миранде почудилось, будто он успел породниться со смертью, и его душа уже далеко отсюда, а в палате находится только тело.
— Ранения очень серьезные, — сказал врач. — Мы вынули все осколки; теперь остается только ждать. Ближайшие сутки покажут, будет ли он жить.
Миранда немного посидела возле постели Кермита, подержав его за руку, а после пошла домой. Доктор сказал, разумнее будет заняться привычными делами, ибо, вопреки досужей болтовне, муж все равно не ощущает ее присутствия. Если ему станет лучше или хуже, ей обязательно сообщат.
Остаток дня Миранда проплакала в своей комнате. Она не могла ни есть, ни пить, все валилось у нее из рук. Она не думала, что судьба может отнять у нее еще что-то: галифакская трагедия казалась ей пределом пережитых несчастий.
Она наведалась в больницу и завтра, и послезавтра, однако не увидела никаких изменений. Ее муж дышал и вместе с тем был неподвижен, словно труп.
Спустя несколько дней в состоянии Кермита произошел чудесный перелом, чудесный в том смысле, что стало ясно — он не умрет. Но во всем остальном прогнозы врачей были довольно мрачными: едва ли он когда-нибудь встанет на ноги и вернется к прежней жизни. Конечно, если попытаться отвезти больного в Европу и сделать ряд сложных операций, тогда быть может…
«Боже мой, какая Европа!» — едва не вырвалось у Миранды, когда она это услышала. Она не знала, хватит ли у нее денег заплатить за квартиру!
А потом настал день, когда ей сказали, чтобы она забирала больного домой.
Она стояла перед врачом навытяжку, комкая в руках кружевной платочек. На ее лице были написаны растерянность и страдание. Кермит пролежал в больнице два месяца, и Миранда навещала его почти каждый день. Она была неизменно ласкова с ним, хотя они почти не разговаривали: сперва из-за того, что Кермит не мог говорить, а потом — потому что на него обрушился весь ужас произошедшего, смял, исковеркал, придавил к земле.
— Да, но… что я стану делать с ним дома? Здесь все же больница, — сказала Миранда, заикаясь от волнения.
— Теперь вашему мужу нужен хороший уход. Пока ему больше ничто не поможет.
— Но я не умею, не знаю, как… — начала она и осеклась, потому что во взгляде доктора ясно читалось: «Сожалею, но это не наши проблемы».
День, когда Кермита привезли домой, показался Миранде еще чернее, чем тот, когда она узнала, что он тяжело ранен и может умереть.
Его положили на кровать, и он выглядел безучастным. Он не привык жаловаться, потому держал все в себе, но иногда эта ноша казалась ему непосильной. Кермит не мог скрыть от самого себя, во что отныне превратилась его жизнь. Он застрял вне времени. Он может слышать лишь звуки города, но не сумеет выйти на улицу. Никогда не встанет в строй и вообще — не поднимется на ноги. Ему больше не испытать упоительного предчувствия сближения с женщиной. Миранда его возненавидит, а Мойра запомнит беспомощным калекой.
Все, ради чего стоило жить, умерло. Судьба навсегда столкнула его с выбранного пути. Если б такое случилось с ним на войне, он попросил бы товарищей прикончить его, но в мирной жизни это было невозможно.
— Я дам тебе развод, — это были едва ли не первые слова Кермита, обращенные к Миранде.
Она перестала поправлять подушки и выпрямилась.
— Ты можешь не геройствовать хотя бы здесь и сейчас? Выходя за тебя замуж, когда ты вот-вот должен был отправиться на войну, я была готова к любым поворотам судьбы.
Однако ее глаза говорили, что она не слишком верит собственным словам.
— Но ведь это случилось не на войне.
— А вот об этом я тоже хотела сказать. Зачем ты бросился спасать того солдата? Разве он не стал жертвой собственной неловкости и ошибки?
— Ты считаешь, было бы лучше, если б я пустился бежать? Я отвечал за него. Это был мой долг. — Кермит говорил медленно и тихо: у него было мало сил.
— Разве у тебя нет долга передо мной и Мойрой? Почему ты не подумал о семье?
— Воинский долг — это нечто иное. Тебе не понять.
— Зато я хорошо понимаю, что значит жить втроем на твою пенсию!
Кермит сделал большую паузу, после чего промолвил:
— Я же сказал тебе в самом начале: давай расстанемся. Ты молода и красива, выйдешь замуж еще раз. А обо мне позаботится государство.
— Не надо делать из меня стерву, Кермит! — в сердцах бросила Миранда.
На самом деле она хорошо понимала, что в этом случае подумают и скажут их соседи, его сослуживцы, вообще все, кто знал ее и Кермита. Ей придется уехать, но куда? Без денег, с ребенком на руках! Едва ли выстроится очередь желающих жениться на ней, да еще из таких, кто сможет содержать ее достойным образом!
— Вероятно, мне придется пойти на работу, — сказала она, думая о том, каково это — целыми днями находиться рядом с беспомощным инвалидом.
— А Мойра?
— Полагаю, зная наше положение, Хлоя не решится отказать мне в помощи.
— Я не хочу, чтобы нашу дочь воспитывала Хлоя. Она хорошая женщина, но она ей не мать.
Миранда одарила его долгим сумрачным взглядом, и Кермит вдруг понял: отныне он не имеет права произносить слово «хочу». Теперь он полностью в ее власти, и решать будет она.
На следующий день Миранда решила заняться поисками работы. Она придирчиво выбирала наряд, не обращая внимания на Мойру, которая крутилась рядом. На взгляд Миранды, не было ничего страшного в том, чтобы оставлять девочку с подругой. Мойра любила бывать в гостях у «тети Хлои» и прекрасно ладила с ее дочерью Джун.
Приколов к темно-синему платью черный шелковый бант, Миранда покрутилась перед зеркалом. Она очень ценила свою не испорченную родами фигуру. Жаль только, что у нее так мало хорошей одежды! Миранда твердо решила, что, начав зарабатывать, станет больше тратить на наряды. Пенсия Кермита таяла, как снег под лучами солнца. Ему требовались лекарства; на ребенка тоже уходило много денег.
