Утрехт сообщил мне, что у Карла «хрупкое телосложение», чем, видимо, обосновывалось постоянное присутствие армии чиновников вокруг него. Мне не нравилось, что мой сын полностью изолирован от мира, вынужден посещать изнуряющие уроки и подчиняться этикету, согласно которому его даже в уборную должны сопровождать трое слуг. Вспомнив, как мой брат Хуан любил ездить верхом и стрелять из лука и вообще как всем нам нравилось бывать на открытом воздухе, я предложила позволить Карлу обычные для детей развлечения. Епископ возразил, что его высочество будет обучаться всем необходимым искусствам по достижении надлежащего возраста. Неужели мне хочется, чтобы мой единственный сын поранился, размахивая мечом, или упал со своенравной лошади?
– Он не единственный мой сын, – ответила я и вышла, ощущая комок в горле.
Тем не менее я распорядилась, чтобы с сегодняшнего дня все трое детей не менее двух часов в день проводили на свежем воздухе, вдали от книг и прочих обязанностей.
Ожидая возвращения Филиппа, я пыталась приспособиться к однообразной жизни во Фландрии. Гуляла с детьми в саду, когда позволяла погода, вышивала, читала и писала письма, ужинала с фрейлинами. И все это время чувствовала, как в моей душе нарастает ужас.
Наконец дон Мануэль сообщил, что Филипп должен вернуться в мае. В тот день, когда ожидался его приезд, я встала пораньше и позвала Беатрис:
– Помоги мне выбрать платье. И пусть Сорайя принесет жемчужное ожерелье из моего гардероба. Хочу встретить его, как подобает королеве.
Беатрис принесла мне темно-красное платье, скроенное по испанской моде. Я села перед зеркалом, и она расчесала мне волосы, а когда начала укладывать их в прическу, вошла Сорайя. Последовала пауза.
– Чего мешкаешь? – рявкнула Беатрис. – Драгоценности нужны ее высочеству сегодня, а не на следующей неделе.
Я увидела в зеркале колеблющееся отражение Сорайи. Она подошла ко мне с пустыми руками, отводя глаза:
– Принцесса, там ничего нет.
– Что значит – нет? – раздраженно спросила Беатрис. – Естественно, есть, глупая девчонка! Я сама их положила в сейф, перед тем как мы уехали в Испанию.
Сорайя достала из кармана связку ключей.
– Я смотрела. – Она взглянула мне в глаза. – Принцесса, там ничего нет.
– Не может быть! – бросила Беатрис.
Я встала. По спине пробежал холодок.
– Беатрис, найди мадам де Гальвен и скажи ей, пусть придет ко мне в гардероб.
Накинув поверх платья короткий плащ, я с наполовину уложенными волосами направилась в крыло, где хранилась моя одежда. Слуги в коридорах провожали меня удивленными взглядами, но я не обращала внимания.
Войдя, я не смогла удержаться от судорожного вздоха. Когда мы уезжали, здесь стояли аккуратно уложенные сундуки с вещами. Сейчас же передо мной царил полный хаос – крышки сундуков были распахнуты, содержимое валялось на полу. Я сразу же увидела, что остались лишь мои старые платья и повседневная одежда, а когда заметила одно из легких льняных платьев, в которых ходила летом в Альгамбре, к моим щекам прилила кровь. Подойдя к панели в стене, я повернула ручку. Сорайя оставила замок незапертым. Открыв дверь в замаскированную среди стенных панелей нишу, я поняла, что Сорайя не лгала.
Мои шкатулки с драгоценностями оказались точно так же разграблены.
– Вы за мной посылали, ваше высочество? – послышался за моей спиной голос мадам де Гальвен.
Я обернулась. Лицо ее оставалось бесстрастным, как будто перед ней был аккуратный королевский гардероб, а не откровенное доказательство грабежа.
– Кто был в этой комнате?
К ее чести, ей хватило ума промолчать. Я вспомнила первые недели во Фландрии, когда она столь старательно советовала мне отослать прочь донью Ану и моих дам. Тогда я все простила и забыла, учтя ее долгую и добросовестную службу при дворе. Теперь же я смотрела на нее словно на заклятого врага.
– Понятия не имею, – наконец ответила она.
Губы ее сжались в тонкую линию.
– Не имеете понятия? – Я шагнула к ней. – Пропали мои личные драгоценности, в том числе многие подарки его высочества. Кто-то открыл и обыскал сундуки, забрал мои лучшие придворные платья. Трудно поверить, мадам, что вы не знаете, как такое могло случиться.
Она попятилась за порог, но Беатрис тут же преградила ей путь.
– Вы не уйдете отсюда, пока не скажете правду, – сообщила я мадам де Гальвен, с удовольствием наблюдая, как ее и без того бледное лицо приобретает мертвенно-белый цвет. – Если и дальше будете молчать, я освобожу вас от обязанностей гувернантки Элеоноры и ноги вашей больше при дворе не будет.
Похоже, мои слова на нее подействовали. Она была уже немолода и посвятила всю свою жизнь придворной службе – сперва как гувернантка Маргариты, а теперь моей дочери. У нее не было семьи, и иной жизни она не знала. Я почти видела, как она мысленно взвешивает все за и против, зная, что на самом деле не в моей власти прогнать ее без согласия Филиппа, поскольку в конечном счете она отвечала только перед ним. Однако она поняла, что со мной лучше не шутить, и выпрямилась, глядя мне в глаза:
– Если меня спросят, я скажу, что ничего не говорила. Но его высочество приходил сюда вместе с женщиной, – механически произнесла она, словно зачитывая вечерние новости. – Его высочество сказал ей, что вы в Испании и, возможно, никогда не вернетесь, так что добру вовсе незачем пропадать. Он сказал, что тут полно платьев и драгоценностей, а красивые вещи должны украшать красивых женщин. Она взяла все, что пожелала.
Стоявшая за спиной мадам де Гальвен Беатрис окаменела словно статуя.
– Кто эта женщина? – прошептала я.
– Какая-то француженка со двора Луи. Она ни на шаг не отходила от его высочества. Больше ничего не знаю. – Мадам высоко подняла голову. – Меня ждет принцесса Элеонора. Это все?
Я подняла руку. Присев в реверансе, она проскользнула мимо Беатрис. По выражению лица моей фрейлины я поняла все, чего она не высказала вслух. Еще раз окинув взглядом царящий в комнате разгром – свидетельство грубого пренебрежения моими правами, – я повернулась и вышла.
Я ждала Филиппа. Мои руки и шея отливали гипсовой белизной на фоне темно-красного платья. Рядом вышивали фрейлины, хотя Беатрис почти не смотрела на пяльцы, а Сорайя, казалось, в любой момент была готова вскочить. Со мной были и дочери – Элеонора неподвижно сидела у окна, а Изабелла перелистывала страницы моего молитвенника с золоченым обрезом. Я хотела взять с собой и Карла, но Утрехт настоял, что мой сын слегка простужен и ему весь день придется оставаться в своих покоях.
