Джульетта рассмеялась, и этот неуверенный звук как нельзя лучше соответствовал жаркому румянцу, который она ощутила на своих щеках. Ну конечно же, это был сон: добропорядочная вдова наяву не могла бы так бесстыдно извиваться в ответ на чувственные прикосновения мужчины. А если бы это не был сон – да она никогда бы не посмела смотреть ему в лицо! Пока она таяла, отдаваясь во власть сладкого восторга, Джеффри оставался хладнокровным и отрешенным, великолепно владел собой. Как актер, который заворожил своих зрителей на время спектакля. Джульетта ничуть его не тронула. Она покраснела еще сильнее, вспомнив, какие вольности она ему позволила, почувствовав себя вдвойне униженной из-за того, что он ушел от нее до рассвета.
Она молила небо, чтобы это был сон.
Она молила небо, чтобы это был не сон.
Схватив пузырек с опием, Джульетта подбежала к окну и вылила оставшиеся несколько глотков на землю. А потом она всмотрелась в даль. На фоне горизонта двигалось темное пятно. Арион. Джеффри должен быть где-то поблизости от своего драгоценного коня. Джульетта с силой захлопнула окно и задернула занавески, заточив себя, словно была сказочной принцессой в замке.
В ее прибежище было ужасно тихо, словно это действительно был храм. Так сказал Джеффри. Тут было одиноко. Привычно.
– Вот так.
Она отрывисто кивнула в знак удовлетворения и резко вытерла ладони о рубашку. Вдова Уолберн часто делала такие резкие жесты.
Вокруг нее сомкнулись стены ее дома – тихие, скучные, давящие. Это было провозвестием того, что ожидает ее всю оставшуюся жизнь, когда рядом не будет Джеффри, который учил бы ее радоваться.
Но что произойдет, если она промолчит, когда ее мысли снова будут полны сомнений? Что, если она подавит свои вопросы и страхи? Пусть хоть раз, хоть один раз молчание и уклончивость поработают на нее – ведь тогда она сможет верить в него немного дольше.
И тут Джульетта резко повернулась. Она быстро отдернула занавески и широко распахнула окно, заставив вдову Уолберн на время замолчать и уйти.
Утром Джеффри отвел Ариона к ручью напиться и обнаружил, что на валуне стоит корзинка, доверху наполненная едой. Он понял, что это значит: мисс Джей, вдова Уолберн, не верит, что Джеффри д'Арбанвиль сможет уберечь юного жителя ее города от недоедания.
Рыцарь просмотрел содержимое, узнав резной орнамент, украшавший черенки вилок, и цвет того, что капитан Чейни назвал повседневной посудой Джульетты. Его охватил сильнейший голод, утолять который надо было отнюдь не с помощью еды. Сейчас Джеффри не смог бы проглотить и кусочка из того, что прислала Джульетта.
– Мисс Джей будет ужасно беспокоиться, если вы не станете есть, – заметил Робби, который с огромным удовольствием поглощал собственную порцию. Несомненно, он был рад позавтракать содержимым корзинки, вместо того чтобы добывать пропитание. – Она вроде как за всеми присматривает. Она решит, что вы больны.
– Может, и болен.
– Только ей не говорите! Она заставит вас принимать лекарство.
Ах, если бы существовало снадобье, которое могло бы вылечить болезнь, терзавшую душу Джеффри! Это было не отчаяние – это было нечто гораздо худшее и гораздо более опасное, потому что в его власти было избавиться от собственных мучений. Ему достаточно только пройти по прерии, распахнуть дверь ее дома и сжать Джульетту в объятиях – и страсть, сжигающая обоих, сольет их в единое существо. Джеффри знал с редкой для него безусловной уверенностью, что его поцелуи отгонят ее сомнения, что его руки могут прижимать ее к сердцу до тех пор, пока Джульетта не поймет, что это сердце бьется для нее, для нее одной. И тогда она забудет о клятвах и обязанностях, которые стоят между ними.
Проблема состояла в том, что то же самое можно было сказать и о нем самом.
Ее улыбка освещала ему душу, ее голос успокаивал его одинокое сердце, ее дивное тело сливалось с его телом в единении, которого прежде он никогда не знал. Джульетте достаточно будет только сказать: «Джеффри, останься со мной», – и он, наверное, не сможет устоять перед желанием забыть о данном королю слове и о долге, который требует, чтобы рыцарь ее оставил. Но если он' нарушит данную им клятву, то не только лишится гордости – он больше не будет тем мужчиной, которого хочет считать достойным ее любви.
И поэтому он должен держаться от Джульетты подальше: строить дом, в котором никогда не будет жить, воспитывать мальчика, которого никогда не сможет обучить полностью, всей душой желать остаться в этих местах – но знать, что должен будет уйти. Это была дьявольская мука, обжигавшая сильнее любого из адских костров. Боль не могла бы стать сильнее. Но становилась.
Джульетта пришла к нему этой ночью, когда луна спрятала свой всевидящий лик в тучах, возвещающих приближение осени. Робби спал так сладко и крепко, как могут спать только дети. Джеффри лежал в темноте без сна, и его натренированное ночное зрение позволило ему прекрасно рассмотреть возлюбленную, когда она скользнула к нему. Она протянула руку в немой просьбе – и он переплел свои пальцы с ее пальцами.
Джеффри не задавал вопросов.
Джульетта не давала объяснений.
Он поднялся на ноги, и они несколько мгновений стояли тихо, прислушиваясь к ровному дыханию Робби, чтобы убедиться, что тот не проснулся. Джульетта потянула Джеффри за руку и повела прочь. Вдобавок она ухватилась за край попоны, на которой он до этого лежал, и поволокла ее за ними.
– Я знаю, что ты не собираешься оставаться. Но если бы ты остался, где бы ты стал строить свой дом? – шепотом спросила Джульетта.
– Вон там.
Джеффри указал на чуть заметное возвышение.
Джульетта расстелила попону на самом верху и опустилась на колени, чтобы расправить загнувшиеся края. Лунный серп вырвался из своего облачного узилища и осветил ее. Она села на корточки, обхватив руками колени. Грудь ее вздымалась от быстрых неслышных вздохов, словно она только что закончила гораздо более тяжелую работу.
– Ты сядешь рядом?
– Да.
Джеффри не отдавал себе отчета в том, что делает, и его рослое тело каким-то образом само приняло сидячее положение. Он заключил любимую в объятия. Голова Джульетты легла ему на плечо, она прижалась к нему всем телом.
– Если бы я мог, Джульетта, я бы вот так тебя обнял и никогда не отпускал.
– Ты мог бы, если бы захотел. Ты мог бы построить дом и остаться со мной навсегда.
Он застонал, чувствуя, как твердыня его самоконтроля рушится, словно стены замка, воздвигнутого еще при Вильгельме Завоевателе.
– Джульетта, я не могу…
– Ш-ш-ш-ш. – Она нежно прижала палец к его губам. – Я просто тебя поддразнивала. Я пришла сюда не за объяснениями. По правде говоря, я принесла что-то вроде обета молчания. Я пришла… я пришла повидать моего отважного рыцаря-защитника в сверкающих доспехах.
