В эту минуту она думала только о том, что на ее бокале были отпечатки его губ. Когда Аннелиза дотронулась до края языком, чтобы подхватить капельку, Майкл не выдержал и, с шумом вдохнув воздух, пробормотал:
– Уделите внимание влаге, госпожа. Я пью воду – вы пьете воду. Она пополняет жизненную силу наших тел. Мы можем взывать к ней, чтобы она помогла нам остудить нашу кожу и утолить жажду.
Де Грот одобрительно кивнул и глубокомысленно произнес:
– Все пьют воду.
Аннелиза отделила маленький кусочек от своей порции каплуна и стала жевать, надеясь таким образом утихомирить совсем не к месту застучавшие зубы.
– Все едят домашнюю птицу, – вторя голландцу, сказал Майкл и, подцепив кусок жареной курятины, приветственно отсалютовал ею сановнику с Явы. Затем он препроводил мясо в рот и, жуя, стал приноравливаться к ее движениям. Когда она глотала, он тоже глотал. Занимаясь исполнением самых что ни на есть земных функций, их тела действовали в таком же согласии, что и раньше, когда между ними происходило радостное единение.
В каком-то смысле для Аннелизы это был самый нескончаемый вечер в жизни. Нервы ее превратились в натянутые звенящие струны, готовые лопнуть от напряжения: ей нужно было вести себя так, чтобы в глазах всех оставаться порядочной голландской женой и в то же время не выдать своего любовника. С другой стороны, ей казалось, что время для нее одной несется со страшной скоростью, и хотелось попросить его замедлить свой бег, чтобы можно было продлить драгоценные минуты пребывания с Майклом, а потом извлекать их из памяти и наслаждаться. Этих минут ей должно было хватить до конца жизни.
Наконец губернатор встал, давая знать, что обед закончен.
– Джентльмены, присоединяйтесь ко мне в дальней гостиной. Мы поднимем бокалы в честь господина де Грота, а дамы пусть останутся на попечении моей супруги.
Капитан Эллингтон и Майкл вскочили с мест и вежливо встали позади своих кресел, дожидаясь, пока большинство приглашенных проследует в гостиную вслед за губернатором.
Вскоре за длинным столом остались только Аннелиза и еще четыре женщины. Супруга губернатора Хона первой нарушила неловкое молчание:
– Госпожа Хотендорф?
Аннелиза вздрогнула:
– Извините, госпожа Хон. Я совсем недавно замужем и потому еще не вполне воспринимаю себя как жена Питера Хотендорфа.
Кровь ударила ей в лицо. Как она могла оказаться такой несообразительной? Вместо того чтобы побеспокоиться о том, как произвести благоприятное впечатление на тех, кто, вероятно, составит ее ближайшее окружение на все последующие годы, она думала лишь о Майкле. Наверное, ей стоило немного потерпеть: менее чем через час дамы присоединятся к мужьям – и тогда она вновь увидит его.
Самая молодая женщина, назвавшаяся госпожой Ван Хельмер, добродушно хихикнула:
– Вы скоро привыкнете, Аннелиза Хотендорф. Ваш муж об этом позаботится.
– Я – Герта Гунстедт, – представилась другая женщина. – Мы все, – она обвела рукой сидящих за столом, – давно уже хотим вас увидеть.
– В самом деле, не понятно, почему Питер официально не представил вас обществу, – посетовала госпожа Хон. – Это на него не похоже. Он всегда был большим любителем приемов и гостеприимным хозяином.
– Был, – фыркнула самая старшая из женщин, госпожа Педерсфельдт. – Пока не умерла Хильда. Возможно, он изменился из-за того, что у него есть причины прятать свою новую жену.
– Марта! – в один голос воскликнули остальные дамы.
– Сама знаю, что я Марта. Хильда Хотендорф, наверное, в гробу переворачивается оттого, что эта особа сделала из ее мужа такое посмешище.
– Но я не знаю за собой никакой вины, – возразила Аннелиза, чувствуя, как от обиды слезы подступают к глазам.
– Ба! Какая скромность! Жеманничать и строить глазки британским собакам – это называется никакой вины?
– Марта, – попыталась остановить не в меру разошедшуюся даму госпожа Хон, – ты не должна так говорить. – Губернатор и господин де Грот пригласили госпожу Хотендорф для поддержания беседы.
– Но у меня есть глаза и уши, – снова заверещала Марта. Она откинулась на спинку кресла и сложила руки на груди, всем своим видом давая понять, что готова поведать обо всем увиденном и услышанном, если ее об этом попросят.
– Мне… мне очень жаль. Извините меня, но я не совсем хорошо себя чувствую.
Презирая себя за трусость, Аннелиза поднялась из-за стола и быстро вышла из комнаты.
Пройдя по коридору в том направлении, откуда тянуло прохладой, она остановилась у окна и глубоко вдохнула проникавший сюда с моря пропахший солью воздух. В ушах у нее все еще стояли резкие голоса женщин, препиравшихся в покинутой ею комнате. Похоже, теперь более доброжелательно настроенные дамы втроем ополчились на невзлюбившую ее с первого взгляда Педерсфельдт.
Аннелиза решила, что когда-нибудь ей придется со всем этим разобраться. Когда-нибудь, но только не сегодня. В данный момент у нее было единственное желание – чтобы Майкл встретил ее в коридоре, ведь это была их последняя ночь, после которой она его уже никогда не увидит.
Неожиданно ход ее мыслей нарушили громкие звуки оркестра. Правда, слово «оркестр» к сборной команде из слуг и рабов, вооруженных дудками, барабанами и другими примитивными инструментами, подходило чисто условно. Управлял этой музыкальной какофонией сам господин Хон.
Питер тем временем повсюду разыскивал пропавшую жену. Он вылетел из столовой, где ей надлежало быть в данный момент, разъяренный словно племенной бык. Однако когда он увидел ее одиноко стоящей у окна, плечи его сразу опустились. У Аннелизы не оставалось сомнений, что новость, которую муж намеревался ей сообщить, была для него не слишком приятной.
– Вот что я хочу сказать тебе, Аннелиза. Здесь так мало женщин, что, как бы ни было это для меня неприятно, я должен просить тебя принять участие в общем веселье и немного потанцевать.
– С вами? – прошептала она.
– Я не танцую. Больше не танцую.
Видимо, участие в подобных мероприятиях доставляло Питеру удовольствие только в присутствии Хильды, подумала Аннелиза, и послушно пошла вслед за мужем в большой зал. При ее появлении де Грот тут же выступил вперед и заявил права на первый танец, потом на нее со всех сторон посыпались приглашения от его офицеров. Она перетанцевала со всеми голландцами, с притворным вниманием слушая их чопорные комплименты, улыбаясь в ответ на неуклюжие шутки; кивала, когда они рассказывали ей, как им недостает жен, матерей, любимых и друзей, оставшихся дома.
Наконец дошла очередь и до англичан. Капитан Эллингтон первым подошел к ней. Сначала, увидев подставленный ей согнутый локоть, она удивилась, но потом вспомнила, как губернатор пообещал несколько танцев гостям. Капитан чинно выполнил с ней один круг по периметру зала и передал ее другому британскому офицеру, но и тот вскоре уступил очередному кавалеру.
