— Хм, а ты не стала тяжелее.
— Немножко. Я, по-моему, только и делаю, что сплю. И прости меня за все это. — Она сделала неопределенный жест рукой, означавший, видимо, царивший в комнате беспорядок.
«Как его жена, пользуясь лишь его именем, она, наверное, могла бы получать кое-какие деньги, — подумал он, — хотя он ведь не подписывал брачного соглашения, так что на нее не записано ни имущества, ни денег». Возможно, она все еще была бедна.
— Не надо извинений. Я не должен был быть столь деспотичным. Тебе нужно что-нибудь?
— Моя расческа, — сказала она, и он поднес ее к бюро, на котором, кроме расчески и зеркала, ничего не осталось.
— Ты суеверна.
Она лишь печально улыбнулась.
И тут он заметил, что ни одно зеркало в комнате не было разбито. И когда он вновь посмотрел на нее, его глаза были такими же теплыми, как раньше.
— Завтра что-нибудь придумаем, — сказал он.
— Должно быть, лесные феи услышали меня. — Она опять улыбнулась. — А я чуть не сбежала.
Ему не хотелось портить ей настроение, к тому же он вспомнил, что она и так часто плакала в последнее время. И он добавил:
— Да, ты чуть не сбежала.
И пока он нес ее вниз в свою спальню, он поймал себя на мысли, что рад этому.
Еще не зная, что делать, Синджин прошел через комнату к небольшому дивану напротив камина. Его терзали противоречивые чувства.
— Я, наверное, тяжелая ноша для тебя, — тихо заметила Челси.
Он тоже так думал, глядя на доброе личико той, что разбила всю его жизнь.
— Не такая уж и тяжелая. Пока, — пошутил он.
В комнате вдруг воцарилось молчание. Еще несколько нерешенных проблем разделяло их.
Он чувствовал себя подлецом из-за своего желания, несмотря на то что было между ними раньше.
Она же чувствовала себя в полной безопасности, сидя у него на коленях.
Молчание затягивалось. Никто не хотел начинать разговор первым.
— Я устала.
— Ты устала? — сказали они одновременно и рассмеялись.
— Я еще и проголодалась, — добавила Челси, — если ты не возражаешь.
Синджин едва не сказал: «Из-за чего же». Он был слишком увлечен тем, что теплое, мягкое, нежное существо сидело у него на коленях. Он вовремя спохватился и вместо этого произнес:
— Конечно, я не возражаю. Сейчас позвоним повару.
Небольшой импровизированный пикник, устроенный им посередине его кровати, помог возобновить их дружбу. В этот вечер Челси наслаждалась вареными яйцами под соусом, холодным пудингом и разогретыми пшеничными лепешками с кишмишем, запивая душистым хаттонским медом. К тому же она съела еще порядочную порцию бифштекса.
К удивлению Синджина, она съела еще два апельсина.
— Ну, дорогая, если твой аппетит не ослабнет, ребенок будет весить килограммов десять, не меньше.
— Разве это плохо? — ответила она, польщенная его вниманием. — Я ничего не могу с собой поделать.
Я постоянно голодна. Но мужчине этого не понять.
— Почему же нет? — Голос у него понизился на пол-октавы.
— Ты больше не сердишься? Перестал меня ненавидеть? — И, еще не договорив, она поняла совершенную ошибку.
Мужчины, она осознала это очень рано, не любят, когда их спрашивают о чувствах.
— Могу я взять свои слова обратно? — поспешила спросить она, пытаясь, улыбнуться.
— Будь так любезна.
Она оказалась права. У него не было ни малейшего желания отвечать. Он вздохнул, откинулся на спинку кровати, провел рукой по своему подбородку и произнес:
— Я не знаю, что чувствую, но мне приятно, что ты больше не плачешь и что ты сейчас со мною.
— А мне приятно, что твоя рука выздоравливает. А сейчас, когда мы обменялись любезностями, позволь мне вытереть у тебя со щеки кровь, она опять пошла.
— Ты мне не надоедаешь.
— Тебе это кажется необычным?
— Очень.
— Тогда я не буду менять своих манер.
— А ты собиралась?
— Я хотела, но у меня ничего не получилось. Боюсь, что я слишком долго была сорвиголовой.
— Может, поэтому ты мне нравишься.
— Не знаю. А ты этого не узнаешь, пока я не осмелюсь быть откровенной; ведь раньше в женщинах тебе нравилось лишь одно.
Он подумал, что для своих неполных восемнадцати она была совсем неглупа.
— Моя семья, ваша светлость.., одни мужчины.
Любой научится…
— Пожалуйста, просто Синджин.
— Не знаю, осмелюсь ли я?
— Осмелишься.
Этого не стоило говорить молодой девушке, которая много лет была предоставлена самой себе. Хотя, учитывая его состояние, в этом был смысл.
Она выбрала самый взрывоопасный способ стереть кровь: медленно приблизилась к нему, уперлась руками в его плечи и, наклонившись, слизнула ее.
Вряд ли стоит говорить, что никто не выспался этой ночью и в пребывании в Хаттоне появилась своя прелесть.
Едва прошли теплые весенние дожди, как уже покрывшиеся зеленой листвой холмы и долины, переливаясь всеми цветами радуги, засверкали под солнцем.
Последние две недели в Хаттоне превратились в огромное удовольствие для примиренных Синджина и Челси, которым не было никакого дела до того, что творилось в окружающем их мире. Они смеялись, весело болтали и занимались любовью, они кормили друг друга, читали вслух отрывки из любимых книг и занимались любовью, они гуляли пешком, катались на лошадях и занимались любовью; они жили в раю… и занимались любовью.
Сенека вернулся в Лондон, на случай нападения Фергасонов была оставлена часть охраны. Плечо Синджина выздоравливало, раненая рука вновь набирала силы.
— Ты уже думала, как назвать ребенка? — спросил он как-то после обеда, когда они, одетые по-домашнему, лежали в саду под яблоней.
Челси слегка повернула голову и улыбнулась, не переставая медленно ерошить его волосы. Затем покачала головой, но слишком лениво для того, чтобы кто-нибудь понял этот жест. Она уже начала засыпать, разморенная теплыми лучами солнца.
— Значит, выбор за мной? — Глаза его озорно засверкали.
— Где ты берешь энергию? — улыбнулась она.
— Но я и не отдаю ее ребенку, дорогая. А тебе позволено ничего не делать, — сказал он и усмехнулся. — Почти ничего. Вообще-то мне нравится Альфред.
До того как она успела ударить его, он отскочил прочь и, лежа в недосягаемости от ее сжатого кулака, спросил:
— Тебе не нравится Альфред?
— Это наверняка будет девочка.
— Очень интересно. — И, подперев голову рукой, Синджин представил себе семью: подрастающий кавалер и дочка. — А ты уверена… — Ему нравилось поддразнивать ее. А еще ему нравилось, что скоро родится ребенок. Между ними больше не было вражды, она потонула в сладком очаровании беззаботной жизни в Хаттоне.
— Совершенно, — ею овладели странная уверенность ее нянюшки, когда та предвидела какое-нибудь очередное знамение. И, прислонившись к шершавому стволу яблони, она мягко произнесла:
