Непокорная фрау Мельцер - Якобс Анне

Тилли покачала головой. На мгновение в гостиной воцарилась тишина, раздался ровный бой напольных часов, на кухне звенели посудой. Затем Тилли начала говорить, запинаясь и очень тихо:

– Я точно знаю, что Ульрих мертв. Он умер в маленькой деревне где-то на Украине. Полевой госпиталь, как и всегда, организовали сразу за линией фронта. Чтобы раненым можно было оказать помощь как можно быстрее. В деревне прятались партизаны и стреляли по всему, что двигалось. Ульрих погиб, пытаясь спасти жизнь молодому солдату.

Мари не знала, что сказать. Китти напоминала испуганного ребенка, съежившегося от страха.

– Откуда ты знаешь? – спросила она с сочувствием в голосе.

– Один из товарищей рассказал его родителям. Они написали мне… Ульрих попросил своего товарища сообщить мне, если погибнет.

Судьба, как у тысяч других, подумала Мари с грустью. Но как больно, когда сталкиваешься с этим на собственном опыте. Странно, что сейчас люди избегают вспоминать о войне. Что мы спешим в новую, современную жизнь и не хотим видеть калек, просящих милостыню на улицах. Так же, как хотели бы забыть о своих собственных шрамах и ранах.

– Конечно, – пробормотала Тилли изменившимся голосом. – Мы не были помолвлены. Для этого было слишком мало времени. Я все время винила себя за то, что была такой беспечной. Я должна была поддержать его, но нас, женщин, воспитывали так, чтобы мы никогда не делали первый шаг. И поэтому между Ульрихом и мной было всего несколько минут, не больше. Один поцелуй, одно объятие, одно обещание.

Она прервалась, потому что воспоминания захлестнули ее. Китти вскочила с дивана и обняла Тилли.

– Я понимаю тебя! – с горечью воскликнула она. – Я так хорошо тебя понимаю, но ты хотя бы знаешь, как он умер. А я никогда не узнаю, что случилось с моим бедным Альфонсом. О, Тилли – мне постоянно снятся самые ужасные сны, как он лежит там, беспомощный, и истекает кровью. Очень далеко от меня и совсем один. Война. Кто хотел ее? Ты знаешь кого-нибудь, кто хотел этой войны? Приведи его ко мне, и я разорву его на куски!

Мари молчала. Она чувствовала себя неблагодарной и эгоистичной. Муж вернулся к ней – сколько женщин завидовали ей! Но теперь она оставила Пауля, не могла простить ему того, что он сделал. Счастье, что вы вновь нашли друг друга, и повседневная совместная жизнь – это разные вещи.

– Я уважаю Эрнста фон Клипштайна, – проговорила Тилли. – Ты совершенно права, Китти. Он замечательный человек и многое пережил. Его жизнь тогда висела на волоске.

– Верно, – согласилась Китти, все еще поглаживая плечо Тилли. – Ты ухаживала за ним тогда в госпитале. Скажи мне кое-что, Тилли, дорогая. Об этом не говорят, но это только между нами, не так ли? Конфиденциально: может ли он… Может ли Клиппи вообще, ну ты понимаешь, создать семью?

Тилли посмотрела в сторону окна, где теперь виднелись смеющиеся лица детей. Они прыгали, чтобы лучше видеть гостиную, махали трем женщинам, а затем, смеясь, побежали к входной двери, где их ждала Ханна.

– Пожалуйста, – поспешно сказала Тилли, – я определенно не хочу, чтобы кто-нибудь узнал об этом. Я тоже узнала только сейчас. У нас на факультете был похожий случай. Тогда, в лазарете, я понятия не имела об этих функциях организма.

– Значит, не может, – сухо констатировала Китти. – Бедняга!

Мари что-то такое уже предполагала, и теперь ее предположения оказались правдой. Какая трагедия! У него был сын, который жил с матерью – бывшей женой Клиппи. Других детей у него не было. Как глупо ревновал Пауль. Как он называл фон Клипштайна? Твой любовник. Это было подло и несправедливо!

Веселый гул детских голосов в коридоре разогнал печальное настроение. Китти вскочила, сцепила руки на затылке и потянулась.

– Что поделать? Жизнь продолжается. Началась новая эра, и мы трое прямо в ее центре. Я со своими картинами. Мари со своим ателье. А ты, Тилли, станешь отличным врачом. – Она встала на цыпочки, сложив руки на затылке, и с вызовом посмотрела на них. Очевидно, она ждала одобрения. Мари осторожно улыбнулась. Тилли тоже попыталась изобразить счастливое выражение лица, но это плохо у нее получалось. – Ладно, девочки, – снисходительно посмотрела на них Китти. – Мне пора одеваться. Иначе Хенни опять расскажет в школе, что ее мама весь день проводит в ночной рубашке.

Тилли побежала укладывать волосы, приводить в порядок комнату и заправлять постель. Время, когда ее обслуживали горничные и камеристки, давно прошло, и она уже привыкла заботиться о себе сама. У Ханны было много дел, и Тилли не хотела обременять ей лишней работой.

– Тетя Тилли! – услышала Мари пронзительный голос своей дочери в коридоре. – Тетя Тилли! Подожди. Я иду с тобой наверх.

– Тогда быстрее, Додо. Но мне нужно прибраться.

– Я тебе помогу. Я умею хорошо убираться, этому нас научила госпожа фон Доберн. Можно я расчешу тебе волосы? Пооожаалуста! Я буду очень осторожна.

Интересно, что заставило девочку так привязаться к Тилли, подумала Мари. Может быть, Додо тоже захочет когда-нибудь изучать медицину? В любом случае, это лучше, чем стать авиатором. Она улыбнулась про себя. У детей еще так много времени, глупо беспокоиться об этом сейчас. И все же не зря говорят, что наклонности проявляются с малолетства.

В комнату ворвался Лео с чашкой в руке и усами от какао на верхней губе.

– Мама, у меня для тебя отличные новости!

Он размахивал полупустой кружкой так, что какао чуть было не пролилось на ковер.

– Замечательно, мой дорогой. Только поставь чашку, а то будет лужа.

– У меня абсолютный слух, мама!

Он смотрел на нее так, словно сегодня получил рыцарский титул. Мари пыталась вспомнить. Что такое «абсолютный слух»?

– Как мило. И кто это определил?

– После мессы мы с Вальтером были наверху у органа – нам хотелось на нем поиграть. И тут кантор заметил, что я всегда знаю, как называются тоны. Даже полутоны. Я знаю от дискантов до басов. Я все слышу, мама. А Вальтер – нет. Он очень расстроился, потому что не умеет так. Кантора зовут господин Клингельбиль, и он сказал, что это большая редкость, что это дар Божий.

– Это просто замечательно, Лео.

Поскольку в комнате больше никого не было, она могла обнять его и погладить по голове. Когда дверь открылась и Хенни заглянула через щель в гостиную, Лео тут же отстранился от Мари и побежал в музыкальную комнату.

– Тетя Мари. – Она произнесла имя нараспев, и улыбка ее была такой же очаровательной, как у матери. Ага – вероятно, племянница что-то задумала.

– Что случилось, Хенни?

Девочка взяла в руки один из кончиков светлых косичек и крутила его между пальцами, при этом подмигивая Мари.

– Я могла бы помочь тебе в ателье. Во второй половине дня. Когда сделаю свои школьные задания.

Добровольная работа была не в привычках Хенни. Но Мари решила для начала согласиться с помощью.

– Если ты хочешь, почему бы и нет? Мне нужен помощник. Сортировать пуговицы. Наматывать катушки ниток. Поливать цветы.

Хенни, довольная, кивнула.

– Тогда я тоже получу зарплату?

Вот оно что. Мари так и думала. Она усмехнулась и объяснила малышке, что ей всего восемь лет и она еще не может работать за зарплату.

– Но… но я же не работаю. Я просто немного помогаю. Ты могла бы подарить мне десять пфеннигов. Потому что ты моя любимая тетя.

Какая умная малышка. Зарабатывает деньги таким ловким способом. Я тебе помогаю, а ты помогаешь мне.

– Зачем тебе десять пфеннигов?

Хенни перекинула конец косы через плечо и поджала губы. Что за глупый вопрос – было написано на ее лице.

– Просто так. Скопить немного, ведь скоро Рождество.

Какое трогательное дитя, подумала Мари. Она хочет работать, чтобы купить подарки на Рождество. Это чувство к деньгам и их стоимости она, без сомнения, унаследовала от своего папы.

– Мы обсудим это с твоей мамой, хорошо?

Выражение лица Хенни слегка омрачилось, однако она послушно кивнула и убежала. Девочка что-то задумала, решила Мари. Возможно, было бы умнее не уступать ее просьбе и прежде всего поговорить об этом с Китти.