– Карета ждет нас, – сказал он. – Это ваша накидка?
– Да, – ответила она, весело улыбнувшись и поворачиваясь, чтобы он мог надеть накидку ей на плечи.
Она едет веселиться, твердила она себе позже, когда они сидели бок о бок в карете, не касаясь друг друга и не разговаривая. Ничто не помешает ей веселиться.
– Вы будете танцевать со мной? – спросила она, когда они ехали по темной аллее к дому. – Нужно ли мне оставить за вами какие-нибудь танцы?
– Было бы весьма странно, если бы я не танцевал со своей женой, не так ли? – ответил он. – Вы, Мэдлин, будете танцевать со мной, открывая бал, а также первый вальс после ужина.
Вот так. Он будет танцевать с ней только потому, что всем покажется странным, если он этого не сделает. И ее не приглашали танцевать, а просто сказали, какие именно танцы оставить за ним. Ей не стоило заговаривать об этом. Она должна была молчать, и тогда ему пришлось бы спросить, хочется ли ей танцевать с ним.
Но это не имеет значения. Совершенно не имеет. Главные двери дома были широко распахнуты, и оттуда на мощенную булыжником аллею лился свет. В дверях и внутри дома стояли лакеи в превосходных ливреях. А когда кони стали и карета остановилась, ей показалось, что она слышит голоса и музыку. Сегодня она будет веселиться.
* * *
Кадриль, которой открывался бал, Джеймс танцевал с Мэдлин, следующий танец – с герцогиней. Он танцевал с мисс Пальмер и миссис Трентон; пропустив несколько танцев, он простоял в группе мужчин, беседуя. Разумеется, ему и в голову не пришло бы приглашать на танец Дору, если бы в перерывах между танцами ее деверь не становился рядом с ней, словно защищая ее и так угрожающе сверкая глазами в его сторону, как будто все случившееся произошло не десять лет назад, а недавно.
При создавшихся обстоятельствах Джеймс не устоял перед искушением; медленно пройдя через зал, он подошел к маленькой группе, дружелюбно поклонился Карлу Бисли и Джону Драммонду, обменялся парой вежливых слов – впервые со дня своего возвращения – с остальными двумя братьями Драммондами и улыбнулся Доре.
– Не желаете ли танцевать следующий танец со мной, Дора? – спросил он, нарочно отвергая всякое официальное обращение к ней.
Она улыбнулась и присела.
– Благодарю вас, милорд, – сказала она.
Джон Драммонд принялся расспрашивать его об овцах.
Танец оказался вальсом. Он понял это тогда, когда зазвучала музыка. Как это было странно – снова обнять Дору, оказаться так близко от нее. Все те же большие доверчивые серые глаза и добродушное выражение лица. Те же светлые завитки волос, хотя, конечно, уже не такие блестящие, как раньше. То же мягкое женское тело, только более полное, более зрелое.
Некоторое время они танцевали молча. Потом Дора сказала:
– Когда вы, милорд, были так добры и привезли домой Патрика, я забыла выразить вам свои соболезнования по поводу кончины вашего отца.
– Благодарю вас, – отозвался он. – Почему вы титулуете меня, вместо того чтобы называть по имени?
Она улыбнулась:
– Не годится фамильярничать с вами теперь, когда вы стали лордом Бэквортом.
– После того, что было между нами, Дора? – спросил он. Она вспыхнула:
– Вот уж не думала, что вы напомните мне об этом. Это было так глупо!
Глупо? После многолетних пережитых им страданий? Н-да.
– Тогда это имело большое значение, – с нажимом произнес он.
Она засмеялась. Волнующий смешок, который он уже забыл.
– Глупость, не более. И очень нескромная. У меня могли быть крупные неприятности.
Могли быть?
– Я в восхищении от вашей супруги, сэр, – продолжала Дора. – Она очень красивая. Вы должны ею гордиться.
– Я и горжусь.
– Меня так и не представили ей, – сказала Дора с тем же смешком. – Наверное, с тех пор как я вышла за мистера Драммонда, меня считают не вполне достойной особой. Но я вполне довольна, знаете ли.
– Вот как? Вы хотели бы познакомиться с Мэдлин?
– Я вижу, на ней надеты бриллианты Бэквортов, – заметила она. – На ней они выглядят гораздо лучше, чем на вашей матушке, если мне будет позволено так сказать, милорд. И с виду она гораздо больше похожа на герцогиню, чем ее светлость, бедняжка. Она ужасно худая и бледная, вам не кажется?
– Она только что оправилась после родов, – пояснил Джеймс.
– Но мой цветущий вид возвращается ко мне после родов очень быстро, – похвасталась Дора. – Спросите у мистера Драммонда. Нет, герцогиня всегда такая. Конечно, ведь это ужасно – знать, что на тебе женятся только потому, что ты происходишь из подходящей семьи, чтобы родить герцогского наследника. Она не может поверить, что он ее любит, правда?
И он ее любил? Ласкал ее? Негодовал, боролся, чуть ли не довел себя до безумия, когда ее вырвали у него, спрятали и навсегда отняли, выдав за другого? Во что превратилась его Дора?
Джеймс был потрясен.
– И все же, – сказал он, – она родила наследника, здорового мальчика, как все говорят. И сегодня вечером у них у обоих счастливый вид.
Когда танец окончился, Джеймс несколько неохотно повел ее знакомиться с Мэдлин, и женщины любезно беседовали до тех пор, пока их обеих не пригласили на следующий танец.
И снова Джеймса охватило чувство нереальности происходящего. Его жена познакомилась и беседует с его прежней любовницей, матерью его сына. И Дора, эта спокойная, безмятежная, чуть злобноватая – та девушка, из-за которой он столько лет страдал! Та девушка, которую он взял от скуки, потому что она была здоровой, хорошенькой и на все готовой. Та девушка, которую он любил, – в этом он убедил себя потом, когда пришло чувство вины.
Он подошел к группе, в основном состоящей из джентльменов, гостивших в поместье, и смотрел, как его жена танцует с герцогом, а Дора – с Эдамом Драммондом.
Любопытство его разыгралось. Неужели их связь так мало значила для Доры? Неужели она не заболела от любви к нему, как он всегда воображал? Неужели она не страдала так же сильно, как он, в то время когда ее оторвали от него, от дома и заставили выйти замуж, устроив ее брак с человеком ниже ее по рождению? Или она так вышколила свои чувства, что теперь просто очень хорошо притворяется? Неужели для нее так мало значило, что она родила их ребенка, и это не оставило на ней никаких следов долгих страданий? Неужели она может смотреть на отца своего старшего сына так безмятежно и говорить ему, что все, бывшее между ними, – не более чем глупость?
Ему чего-то не хватало. Никаких чувств к Доре у него не осталось. Удивительно, но он ничего не чувствовал и к своему сыну. Конечно, прошлое лучше оставить в покое, а не воскрешать – это никому ничего не даст. И конечно, все его надежды на будущее связаны с Мэдлин.
