Как Кейт ни старалась держать свои чувства под контролем, ее любовь к Бретту росла день ото дня, пока не наполнила ее до краев теплом, днем и ночью греющим ее душу. Ей казалось, что стоит любому человеку на корабле один раз взглянуть в ее сияющие глаза, и он поймет, что она влюблена, как никогда. Она как могла скрывала ото всех свою любовь, с трудом сдерживая желание пойти и поговорить с Чарлзом или Марком, чтобы хоть как-то облегчить тяжкое бремя тайны, которую она вынуждена была хранить. Кейт отдала бы все, что у нее было, за один час беседы с Валентиной.
Она по-прежнему хранила свой секрет и вела себя с Бреттом как обычно, насколько это было возможно для человека, который приблизился к состоянию райского блаженства, однако с каждым днем ей было все труднее придерживаться решения оставить Бретта по приезде в Лондон.
Холодными ветреными днями к услугам Кейт были капитанские книги и несколько игр и головоломок. Сначала она не знала, что делать с двумя последними, но Бретт взял ее обучение в свои руки, и вскоре она довольно хорошо играла в шахматы, вполне прилично могла сыграть партию в карты и осилила две книги о кораблях и навигации. Бретт также продолжил совершенствовать ее навыки владения пистолетом, шпагой и кинжалом. Однажды она позабавила моряков тем, что, выстрелив из пистолета, попала в середину игральной карты.
Ей становилось как-то не по себе, когда она брала в руки кинжал, и она предпочитала метать его, а не втыкать прямо в мишень. Не имело значения, что служило мишенью, — она всегда представляла на ее месте человеческую плоть, и от этого ее бросало в дрожь.
— Но ты и должна целиться в человеческую плоть, — сказал Бретт, которого раздражала ее нерешительность. — На тебя нападают, а ты защищаешься, помнишь? Если тебе становится дурно при виде капельки крови, то можешь с таким же успехом сразу сдаться.
Но Кейт продолжала упражняться в метании кинжала и постепенно приобрела такую сноровку, что моряки заключали между собой пари на результат ее броска.
Однако никому из них даже не приходило в голову заговорить с ней не по делу или проявить к ней хоть малейшее неуважение. Бретт бдительно следил за экипажем. Один взгляд в эти черные глаза — и они понимали, что он убьет всякого, кто осмелится тронуть его жену хоть пальцем. Они не нуждались в намеках Чарлза или рассказах капитана, чтобы убедиться в способности Бретта защитить честь Кейт. Они также наблюдали за ним, когда он учил Кейт обращаться с оружием, и тот факт, что он ни разу не промахнулся, ни стреляя из пистолета, ни метая кинжал, не укрылся от их внимания. И у них не было причин сомневаться, что он не менее искусно владеет шпагой и абордажной саблей.
Упражнения со шпагой проходили за закрытыми дверями каюты. «На палубе слишком ветрено, и из-за соленых брызг ты можешь оступиться», — сказал ей Бретт, но настоящая причина была в том, что Кейт приходилось подбирать юбки, чтобы они не мешали ей двигаться. От этого очертания ее фигуры слишком отчетливо проступали сквозь платье, услаждая пытливые взгляды экипажа, а Бретт не мог этого допустить. А недавно он заставил ее надеть брюки. Сначала он дал ей свои, но они были чересчур длинные и широкие.
— Ты выглядишь, как кенгуренок в сумке у мамы-кенгуру, — покатился он со смеху, когда в первый раз заставил ее надеть их.
Кейт бросила брюки в него.
— Поскольку ты сам заставил меня надеть этот срам, — сердито сказала она, — ты не имеешь права смеяться. — Но от этого Бретт развеселился еще больше. — Надеюсь, у тебя заболит живот, — язвительно сказала она.
На следующий день он вручил ей брюки Марка, которые сидели на ней гораздо лучше. Всякий раз, облачаясь в них, она по-прежнему чувствовала себя бесстыдной девкой, но по крайней мере она не спотыкалась из-за заплетающихся ног, и ей не приходилось собирать у талии в пучок метры материи. Кейт сняла туфли и скакала по каюте, размахивая шпагой и тыча ею во все, что попадалось ей на пути, и упиваясь свободой, неведомой девушкам ее сословия. Ее воспитание всегда было нетрадиционным, но теперь широте ее взглядов сопутствовало безраздельное внимание мужчины, проявлявшего живой интерес к ее личности. Это ощущение было для нее новым и чудесным. Она не могла найти ему объяснения, но надеялась, что оно никогда не закончится.
И почему бы ей не воспользоваться тем, что дарует ей судьба, спрашивала она себя. Как только они вернутся в Англию, все закончится. Кейт знала, что больше никогда не испытает ничего подобного. Поэтому она отбросила всякую осторожность и запретила себе оглядываться назад, полная решимости испить отмеренное ей наслаждение до последней капли.
Им не надо было терпеть лишения, которые выпадают на долю океанских судов, вынужденных закупать все необходимое на месяцы вперед, и корабль регулярно заходил в порт, чтобы пополнить запасы провизии и пресной воды. Англия ни с кем не вела войну, и все французские, испанские и португальские порты были открыты для них. Они никогда не стояли там дольше нескольких часов, но и этого времени Кейт хватало, чтобы обойти почти все улочки, разглядывая витрины и просматривая содержимое кладовых магазинов в поисках чего-нибудь, что может ей пригодиться. Она накупила уйму книг на французском и итальянском, хотя с трудом могла прочитать пару слов на последнем языке. За годы, проведенные с Мартином, она стала искусной швеей, поэтому купила несколько тонких вышивок и в придачу к ним редкое кружево, шелк и муслин.
После каждой остановки Кейт удалялась со своими покупками в каюту и устилала пол узорами и тканями. Она заручалась помощью Марка и Чарлза, а иногда даже Бретта, умоляя и упрашивая их, пока они не давали свое согласие. Целыми часами она кроила, скрепляла булавками и шила, и в результате на свет появилось простое платье тонкой работы. Таким образом, она постепенно пополнила свой гардероб подходящими нарядами, отделанными расшитым кружевом, бархатными ленточками, а одно платье — даже маленькими кусочками меха. Они необычайно шли к ее стройной фигурке, и она получила пару любезных комплиментов от Бретта и капитана.
Несмотря на то что ее по-прежнему переполнял гнев всякий раз, когда она вспоминала, как ее вынудили выйти замуж за Бретта, для нее стало важно, чтобы он восхищался ею. Кейт не хотелось признавать, что теперь она одевалась, чтобы доставить ему удовольствие, но она никогда не забывала посмотреть в его глаза в надежде увидеть в них одобрительный блеск. Хотя она могла это отрицать — а на самом деле постоянно это делала, когда он выводил ее из себя, — Кейт с каждым днем все сильнее предвкушала ночи в его объятиях. Но ей было недостаточно знать, что она дарила ему наслаждение в постели. Теперь всякий раз, появляясь на палубе или за ужином, она искала, ожидала, рассчитывала на одобрительное выражение его глаз. Отрывая его от того, что на данный момент занимало его мысли, Кейт чувствовала, что ее власть над ним растет, и только потом, когда было уже слишком поздно, она осознала, что одновременно с этим росла и ее зависимость от него.
