Выражение лица Эди…
Гауэйн повернулся и пошел назад еще до того, как мелодия закончилась. Впервые в жизни он понял, что человек может просто сдаться, оставить прежнюю жизнь и уйти от жены. Он мог бросить замок и перестать быть герцогом. Он мог идти дальше, пока ревность в сердце не смолкнет, и выражение лица Эди не вывернет наизнанку его сердце.
Вернувшись в замок, он вручил Бардолфу бумаги для леди Гилкрист и велел проследить, чтобы их подписали. Ему не слишком нравилось, что Сюзанна будет воспитываться как англичанка. Но их мать не проявляла ни малейшей любви к детям, так что национальность явно значит меньше по сравнению с любовью Лилы.
Позже дворецкий уведомил герцога, что ее светлость потребовала ужин наедине в ее спальне.
Но вскоре, наконец, прибыл управляющий горного поместья. Гауэйна задержала сломанная ось. Пришлось ему попросить Бардолфа уведомить герцогиню, что он придет поздно.
Но даже он был потрясен, когда поднял голову и увидел, что уже десять вечера.
Бардолф неловко отвернулся, когда Гауэйн вышел из кабинета с книгой стихов в кармане. Очевидно, агент некоторое время терся за дверью.
– Боюсь, ужин остыл, но ее светлость не хотела, чтобы я подогрел его, потому что продолжала играть.
«Похоже Бардолф тоже кое-чему учится», – сообразил Гауэйн. Эди каким-то образом вселила страх Божий в его ворчливого агента.
Эди играла что-то тихое и нежное, и когда Гауэйн поднялся по лестнице, услышал выплескивавшуюся в коридор мелодию.
Герцог прибавил шагу, подгоняемый чувством вины. Она ждала по крайней мере два часа. Возможно, три. Гауэйн не помнил, когда Бардолф впервые спросил его, готов ли он завершить работу на сегодня.
Такова жизнь аристократа. Эди просто придется смириться с этим. Как смирился он. Альтернатива – стать распутным герцогом, каким был отец, казалась немыслимой.
Все же она, возможно, рассердится. Дамам не нравится, когда их планы нарушают.
Гауэйн вошел в спальню и замер. Комната преобразилась. Голубые стены завесили шелком цвета шафрана, который словно переливался при свете свечей. А свечи были повсюду: на столах, на каминной доске, на подоконнике. Яркий свет оказался ненужным, потому что Эди не пользовалась нотами.
Ее глаза были закрыты. Она играла нечто столь тихое и мягкое, что создавалось впечатление, будто она просто напевает. Гауэйн слушал, не двигаясь, стоя спиной к двери. А ноты взмывали и замирали, точно некий гигант тихо их выдыхал, точно каждая нота была падением капли на каменное дно ручья.
Наконец, он вошел в комнату, вынул из кармана книгу, отложил и сел на стул. Эди не открыла глаз, но, конечно, поняла, что он здесь.
Музыка, казалось, уносила напряжение дня. Уносила его в другой мир, далеко от цифр, отчетов и акций, рождая в нем чувство, появлявшееся только случайно, когда он стоял в горном озере и ловил рыбу. Это были его счастливейшие моменты…
Но и сейчас Гауэйн был чертовски счастлив.
Даже при всех проблемах в постели между ними была некая глубокая связь. Нить, натянутая так туго, что казалась неразрывной.
Смычок мелькал все быстрее. Похоже, Эди уже играла что-то другое. Менее меланхоличное.
Когда она подняла смычок, он спросил:
– Ты играла это аллегро?
– Да.
– А первая мелодия была в темпе ларго. Последняя написана Вивальди? – снова спросил он, выговаривая новые слова, которые только начал хранить в памяти.
– Совершенно верно! – просияла Эди. – Вивальди я выучила еще в детстве.
– Мелодия звучит так, словно он пытался уловить и записать птичью песню.
– Какая прелестная мысль!
Она отложила смычок и подняла инструмент.
Гауэйн немедленно вскочил и потянулся к виолончели.
– Осторожно! – вскричала Эди, но тут же смущенно улыбнулась, когда муж осторожно положил виолончель на мягкую подкладку футляра.
– Я люблю виолончель и не перенесу, если она вдруг поранится.
Эди сказала «поранится». Словно речь шла о живом существе.
– А есть разница между этой виолончелью и другой?
– Разумеется. Моя была изготовлена Руджери. Мы с отцом считаем его лучшим мастером виолончелей в мире.
– Она очень дорогая?
Эдит назвала сумму, от которой у Гауэйна отвалилась челюсть.
– На эти деньги можно купить дом в самом модном квартале Лондона!
– Поэтому я так боюсь за нее. И поэтому она путешествует в футляре с мягкой подкладкой.
– Я должен был что-то заподозрить, когда Бардолф уведомил меня, что для виолончели требуется специальный экипаж.
– И лакей, чтобы удерживать ее от падения во время путешествия, – кивнула Эди. – Быть музыкантом – недешевое дело. Но думаю, мы некоторое время не будем путешествовать. – Она взглянула на него, улыбаясь глазами. – Должна предупредить тебя, Гауэйн, что могу провести остаток жизни, играя на свежем воздухе. В саду. Там так тихо, если не считать журчания воды, и акустика превосходна. Все, о чем я мечтала.
Все, о чем она мечтала?
Эди взяла бокал с шампанским и сделала глоток.
– Можно дать бокал и тебе? Я думала, что стоит отпраздновать… приезд домой.
Эдит налила шампанского и мужу. Он взял бокал, но поставил на стол, не попробовав, и начал целовать жену, наслаждаясь ее вкусом. Плоть уже восстала. Последние дни Гауэйн жил в постоянном состоянии готовности. К тому времени, как он отстранился, глотая воздух, Эди трепетала в его объятиях и издавала тихие сдавленные звуки.
– Тебе нужно поесть, – прошептал он, проводя зубами по ее стройной шее.
Она отстранилась.
– Нет.
– Нет?
Эди отказывается от остывшей еды или вообще от ужина?
В ее глазах плескалась очаровательная неуверенность, которую Гауэйн попытался убрать поцелуями.
– Я не хочу следовать плану, – сказала она.
– Вот как, – пробормотал он, вспоминая их брачную ночь. Он еще крепче сжал ее в объятиях, провел рукой по великолепной округлой ягодице. – В этом случае, миледи, не возражаешь, если мы проложим обходной маршрут к ужину через нашу постель?
– Думаю, тебе стоит выпить шампанского, – нелогично заметила она. Пошарила, и отыскав свой бокал, осушила содержимое одним глотком.
Гауэйн не любил шампанского. Это вино словно вцеплялось ему в горло. Он не мог понять, почему кому-то оно нравилось… но, впрочем, он отрицательно относился почти ко всем видам спиртного. Однако сделал глоток.
Эди подняла бутылку и вновь наполнила бокал. Герцог наблюдал за ней и удивлялся. Похоже, не у него одного имелся план интимной жизни.
Впрочем, если повезет, ее план окажется лучше его.
Когда Гауэйн повернулся, ее глаза уже блестели от вина.
– Я думала поиграть для тебя. Только для тебя, потому что ты сегодня днем не смог прийти.
