Элоиза Джеймс - Обретая любовь

Сам не зная почему, отец Добсон избрал иные строфы из Писания – не те, которые он обычно использовал при совершении данного таинства.

– «…Но Руфь сказала: не принуждай меня оставить тебя и возвратиться от тебя; но куда ты пойдешь, туда и я пойду; и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом, и твой Бог – моим Богом; и где ты умрешь, там и я умру, и погребена буду…»

Впоследствии преподобный Добсон так и не смог забыть сегодняшнее венчание. Это событие помогло воспрянуть некой глубинной части его сущности, которая иссыхала словно от голода, становясь почти циничной.

Когда он произнес заключительные слова: «Объявляю вас мужем и женой», – лица новобрачных осветились такой радостью, что у него на глазах проступили слезы.

Да, это венчание навсегда сохранилось в его памяти. Ибо ему редко встречались пары, которым была бы ниспослана поистине взаимная любовь. Это было настоящим даром Господним. И даже имя невесты наводило на мысль о божественной милости[3].

«…гордым Бог противится, – мысленно повторял викарий, вспоминая глаза молодого отставного капитана, – а смиренным дает благодать».

Арбор-Хаус был совершенно пуст, поскольку все семейство Берри находилось за границей, а слуги были отправлены в отпуск по своим домам. Колин велел кучеру разместить лошадей в конюшне, после чего найти себе жилье в деревне и вернуться утром.

На следующий день они с Грейс проснулись в тишине большого дома и позавтракали приготовленной им самим овсянкой – кулинарные навыки он приобрел во время морской службы. Затем Грейс удалилась в садовую беседку заниматься живописью, а Колин пошел в деревню, чтобы подыскать временную помощницу по хозяйству.

Поселение было небольшим, всего в несколько улиц, и Колин неспешно шагал по главной из них, наслаждаясь приятным теплом солнечных лучей. В море ему так не хватало таких вот маленьких радостей – этого ощущения покоя и безмятежности, которое можно обрести лишь в сельской местности, где жизнь течет неторопливо, без…

– Сейчас я с тобой разделаюсь, подлая тварь! – донеслось в этот момент из узкого переулка по левую сторону. – Если ты, ублюдок, еще раз попытаешься меня лягнуть, я отсеку тебе яйца ржавым ножом!

При первом же выкрике все тело Колина напряглось, и он тотчас метнулся под прикрытие ближайшей стены. Его захлестнула волна ярости и страха, сердце заколотилось быстрее.

Черт возьми…

Вокруг по-прежнему царил покой, хотя из переулка продолжали доноситься выкрики. Колин мало-помалу расслабился. Он ведь находился не в море. Никакой опасности не было, просто невоздержанный на язык местный житель осыпает кого-то проклятиями.

Колин сделал глубокий вдох. Его слегка подташнивало, на лбу проступили бусинки пота. Невидимый сквернослов продолжал между тем бушевать.

Когда сердцебиение пришло в норму, Колин распрямился и отошел от дома, чувствуя себя дураком. Но, слава богу, никто вроде бы не видел, как он жмется к стене, точно пятилетний мальчишка, напуганный раскатами грома.

Он заставил себя направиться туда, откуда доносились выкрики. Теперь кроме ругательств можно было расслышать и звуки ударов. Колин настраивал себя на боевой лад: совершенно неважно, кто там подвергается экзекуции – человек или животное… Нельзя просто так пройти мимо.

Жертвой оказался конь – довольно крупный, гнедой масти. Он крутился на месте и пытался лягнуть мужчину, который удерживал его за поводья, стараясь пригнуть ему голову как можно ниже и при каждом удобном случае нанося удары по крупу толстой тяжелой палкой. Зрелище было крайне возмутительным.

Быстро приблизившись, Колин вырвал поводья из рук истязателя и ударил его ногой в пах. Удар получился точным.

Мужчина осекся на полуслове, выпучил глаза и, схватившись за промежность, упал на колени.

Тем временем конь, воспользовавшись ситуацией, поднялся на дыбы и замолотил в воздухе передними копытами.

Но в руках у Колина было достаточно силы. Резким рывком он заставил животное опуститься и строго посмотрел ему в глаза.

– Успокойся!

Морда коня была влажной, покрытой пеной, в глазах застыли ужас и ярость. Этот идиот, скорчившийся на земле, умудрился нанести серьезные повреждения – по лопаткам животного, смешиваясь с потом, струилась кровь.

Колин намотал поводья на кулак, приблизив морду животного к своему лицу.

– Ну хватит, хватит, – уже мягче произнес он.

Конь фыркнул и, замотав головой, попятился назад.

Истязатель, все еще держась за свои гениталии, медленно поднялся с земли.

– Ты кто такой, черт бы тебя побрал? – свирепо вопросил он.

Тем временем на шум стали подтягиваться местные жители – в конце переулка появился деревенский пекарь, сопровождаемый еще несколькими сельчанами. Колин проигнорировал слова мужчины.

– Что ты, черт возьми, делаешь с животным… – Это даже не было вопросом, они оба прекрасно знали ответ.

– Я бью свою собственность! – выкрикнул мужчина и попытался вырвать поводья. – Это чертово отродье принадлежит мне, и даже если мне захочется прибить его прямо перед церковью, никто не смеет мне мешать. Отдай моего коня!

К ним тем временем приблизился пекарь.

– Пьяная ты скотина, Джошуа Банбатт… Опять измываешься над несчастным животным. Как тебе не стыдно?

– Ничуть не стыдно, – огрызнулся хозяин коня, презрительно скривив верхнюю губу. – Вы можете запихнуть меня в кутузку, если вам, недоумкам, покажется, что я выпил больше положенного, но вы не вправе мешать мне решать проблемы, связанные с моей собственностью. Так что нес бы ты, Уэйд, свою благочестивую задницу обратно к себе в пекарню.

Владелец коня вновь повернулся к Колину.

– Отдай поводья, сукин сын!

– И не подумаю.

Очевидно, Банбатт уловил в глазах Колина нечто такое, что заставило его насторожиться. Он отступил на шаг назад.

– Послушай, – в голосе Банбатта послышались просительные нотки, – отдай мне этого чертова коня, и я отведу его домой.

– Хм… домой! – усмехнулся пекарь. – Нет у тебя никакого дома, старая каналья. Твоя бывшая еще вчера объявила в церкви, что выгнала тебя. Она порядочная женщина, а ты довел ее до предела.

– Наши с женой дела тебя не касаются! – снова повысил голос Банбатт. – Она тоже чертово отродье. Со всех сторон сплошные предательства.

– Сколько он стоит? – спросил Колин.

Конь шумно дышал за его спиной, однако он уже практически успокоился и лишь переступал с ноги на ногу. Судя по перестуку копыт, у него было только три подковы.

– Он не продается! – отрезал Банбатт, физиономия которого снова стала багроветь. – Со мной такие уловки не пройдут. Сначала отберете у меня скотину, а потом оставите умирать от голода в придорожной канаве… А моя законная жена пройдет мимо и плюнет мне в лицо. Нет, конь останется при мне.