Ребенок продолжал плакать. Выждав несколько минут, девушка взяла малыша на руки и, завернув его в порядком изорванное одеяло, начала качать. Маленький Жан был очень легким, просто кожа да кости. У малыша был вид маленького старичка-китайца с его желтой, цвета воска, кожей, редкими волосами на голове и морщинками, вызванными постоянным недоеданием, из-за чего кожа не обтягивала плоть, а свободно свисала с костей. Беспомощность этого дитя, его с синими венами ручки, которыми он беспорядочно болтал в воздухе, — все это вызвало в Аме сострадание к нему: «Бедный ребенок, — подумала она, — его родители — нечистоплотные и малообразованные простолюдины».
Ему следовало принимать жизнь такой, как она есть.
Можно не сомневаться, что он найдет ее очень трудной, если ему удастся пережить свое младенчество. Качая этого малыша у своей груди, девушка вновь вернулась мыслями в свой монастырь с его длинными коридорами, чистыми и благоуханными; полы были отполированы так тщательно, что в них можно было смотреться как в зеркало. Пища в монастыре подавалась простая, домашнего приготовления, всегда была очень вкусна; и тут Аме вспомнила, как, будучи еще ребенком, с удовольствием ела монастырскую еду, так как всегда имела отменный аппетит. Может быть, поэтому у нее всегда был хороший и здоровый вид.
И все-таки во многих отношениях она была счастлива в монастыре! Конечно, девушка была лишена любви собственных родителей, но там было около сотни монахинь, которые опекали ее как родную. Они нянчили и баловали Аме, пока она была маленькой, и многие из них испытывали к ней материнские чувства, так как своих детей у них никогда не было, дарили ей свою любовь.
Сейчас Аме, наверное, впервые в жизни осознала, что на свете есть вещи гораздо более ужасные, чем сиротство. Например, этот маленький Жан; он лежит голодный, страдает от холода, в то время как его родители, ненавидя королеву, изливая свою озлобленность на нее, обвиняя во всех своих невзгодах, при этом даже не понимали, что во многих своих бедах виноваты они сами.
Неужели невозможно для мужчин и женщин типа Франсуа и Рене знать, что в жизни существуют иные ценности, неужели им так трудно понять, что в их собственных домах должны все-таки царить чистота и порядок?
Аме вдруг почувствовала себя совсем юной девочкой и абсолютно беспомощной. Она спрашивала себя, а что, собственно говоря, ей известно о мирской жизни? Те дворцы, в которых ей довелось побывать за последнее время, совершенно не походили на эту лачугу.
И снова в мыслях своих Аме вернулась в монастырь де ла Круа с его атмосферой миролюбия и отчужденности от всех мирских тревог, где в воздухе витало стремление к духовной стойкости, а счастье, которое неразрывно было связано с богом, казалось, мог получить каждый, начиная с матери-настоятельницы и кончая самой юной послушницей.
Затем девушка подумала о прекрасном особняке, в котором они поселились с герцогом Мелинкортским, когда приехали в Париж, об огромных залах с хрустальными люстрами, отделанных позолотой стенах и мягких дорогих коврах, о кровати с парчовым пологом, в которой она спала, — такой мягкой, что Аме показалось, будто она лежит на облаке, ванная с позолоченными кранами, отделанная ценными породами дерева библиотека, в которой каждый день работал Хьюго, цветущий сад. Все в том особняке было таким красивым, таким роскошным, что девушке казалось, будто и вся жизнь вне монастыря похожа на тот дом. А теперь мирская жизнь предстала перед ней с совершенно иной стороны, и то, что она увидела, заставило девушку горько заплакать от жалости к этим людям.
— Тише, тише, мой бедненький, тише, мой маленький, — ласково нашептывала Аме маленькому Жану.
Теперь, когда ему стало тепло и удобно на руках у девушки, младенец прекратил свои жалобные крики, и глазки его тихо закрылись от утомления.
Когда примерно через двадцать минут после ухода Рене открыла дверь своего дома, то и девушка, и ее малыш мирно спали. Некоторое время женщина молча смотрела на них — на девушку в изысканном белом платье, разметавшемся по грязному полу, на ее обнаженные плечи, касающиеся заплесневелой, закопченной стены; голова у девушки немного свешивалась набок, но руки нежно обнимали спящего ребенка.
Слегка вздрогнув, Аме проснулась.
— Боюсь, мы оба заснули, пока ждали вас, — улыбнулась девушка. — Ну как, достали молока?
— Полпинты, — ответила женщина, вытаскивая бутылку из-под своей шали, — и еще совсем немножко микстуры. Люди говорят, что скот совершенно отощал, так как прошлой зимой очень не хватало зерна и сена для прокорма. Один человек на рынке утверждает, что королева все корма отправила в Австрию, своим соотечественникам.
— Я уверена, что все эти сплетни — чистейшая ложь, — возразила Аме. — Что это был за человек?
— О, это был честный человек, — ответила Рене. — Думаю, он служит в Пале-Рояле.
— Так он служит у герцога де Шартре! — воскликнула девушка. — Тогда можете не сомневаться, он лжет.
— Герцог де Шартре — чудесный человек, — взволнованно начала спорить с ней женщина. — Некоторые люди говорят, что он обязательно станет королем Франции, а когда это случится, то у нас в стране сразу все переменится, можете быть уверены в этом.
— Я уверена только в одном, — ответила ей Аме, — этот вельможа — отвратительный и гнусный человек.
А знаю я это потому, что встречалась с ним.
— Так вы знакомы с самим Филиппом де Шартре! — Глаза у женщины округлились от удивления. — Я обязательно должна сказать об этом Франсуа. Он тоже знаком С герцогом. И Франсуа считает его прекрасным человеком: настоящий принц, говорит муж; именно такой человек, за которым охотно последуют другие люди.
Что-то вдруг насторожило Аме, и она решила не особенно упорствовать в развенчании герцога де Шартре.
Маленький Жан избавил девушку от необходимости отвечать на последнюю тираду Рене, так как он очнулся от своего непродолжительного сна и вновь принялся голосить, да еще, пожалуй, погромче прежнего.
— Позвольте-ка я дам ему молока, — проговорила женщина, после чего забрала малыша из рук девушки с таким видом, будто ее обидело слишком долгое молчание младенца в тот момент, когда он находился у девушки.
Но молоко так же мало помогло маленькому Жану, как и вино, которое мать давала ему прежде; ему, правда, удалось сначала сделать несколько глотков, но потом его вновь стошнило. После нескольких безуспешных попыток всеми способами дать молока своему ребенку женщина окончательно расстроилась и горько расплакалась от безысходности.
— Он ведь болен, — всхлипывая, причитала она. — Вы сами видите, что он болен. Ах, мой маленький сыночек, что я буду делать, если ты помрешь?
