— Полагаю, что проведенный тобой за городом день утомил тебя. Спокойной ночи, Мела.
Словно зачарованная я двинулась к двери. Я вышла из кабинета, и дверь захлопнулась за мной. Только оказавшись снаружи, я глубоко вздохнула, мне казалось, что меня только что окатили ведром холодной воды. Я повернулась, решив вернуться обратно, но ноги не слушались меня — я не смогла этого сделать.
Я даже не представляла себе, что Питер может быть таким сильным и жестким, возможно, нам следовало объясниться прямо тогда, но вместо этого, униженная и пристыженная, я поднялась в свою спальню. Первое, что я увидела на моем туалетном столике, была ваза с орхидеями. Питер вчера принес мне эти цветы, и, глядя на них, я поняла, что вела себя как сущая дура или и того хуже — как предательница.
Привязанность ко мне Питера, вернее, его любовь в последнее время стала значить для меня все больше, и вот я сама оттолкнула его. Я не имела представления о том, какой ширины пропасть разделила нас, однако накопившихся во мне горечи и раскаяния хватило на то, чтобы разорвать фото Тима в мелкие клочки и швырнуть их в огонь.
Мне было стыдно за себя, за свое легкомыслие, стыдно за Тима. Я прекрасно понимала, что мы поступили недостойно, обманывая Питера. Я вдруг почувствовала — как, должно быть, многие люди до меня, — что очутилась в такой грязи, что единственным выходом из этого ужасного положения может быть только бегство, новое начало, и принялась обдумывать побег.
Как тосковала я тогда по папе и маме, по своей Канаде, в которой остались все мои подруги, по всему, что было знакомо и дорого мне с детства! Но вопреки этим моим чувствам что-то подсказывало мне, что возвращение в прошлое не принесет облегчения. Я хотела не того, что уже было, я хотела, чтобы меня любили и мной восхищались… Питер и мой дед. Я представила себе, насколько потрясен и расстроен был бы дед моим поведением, и еще острее ощутила собственную низость.
Этот день, проведенный за городом с Тимом, не стоил всех неприятностей, которые я навлекла на себя. И о масштабе ожидавших меня неприятностей я не имела представления до следующего дня. Мне потребовалось почти двадцать четыре часа, чтобы в точности осознать высоту того барьера, который воздвиг между нами Питер, и только тогда я начала понимать его намерения. Мы больше не оставались с ним наедине. Каким-то образом он умудрялся устраивать так, чтобы мы встречались только в присутствии Сибил, Вили или Макса.
Он держался с той холодной вежливостью, которая казалась мне столь же губительной и ледяной, как ветер, завывающий над сибирскими заснеженными просторами. Но манеры его оставались безупречными, я даже уверена, что Сибил не подозревала, что происходит между нами.
Вили же, несомненно, все прекрасно знала, я не раз замечала злорадство в ее глазах, однако мне хватало благоразумия не доставлять ей удовольствия своими расстроенными чувствами. Я весело трещала на публике; я оживленно разговаривала с Питером, понимая при этом, что именно он обо мне думает. Он никогда не смотрел мне в глаза, он даже смотрел в мою сторону только во время разговора, но и тогда в его серых глазах блистала сталь.
Иногда мне представлялось, что я угадываю в них разочарование и презрение, и пару раз в такие моменты мне едва удалось сдержать слезы.
Питер по справедливости наказывал меня, и наконец я ощутила, что не могу более переносить такое его отношение.
Вскоре после нашей размолвки с Питером мне позвонил Тим и сообщил, что изобретение его заинтересовало специалистов. Он был взволнован, как мальчишка, и уже бурлил планами.
Конечно, я поздравила его, я и в самом деле была за него рада. Это был его блестящий успех, и конечно же Тим ликовал.
— Вот теперь я долечу до Берлина и задам перца этим проклятым фрицам! — сказал он.
Я вполне могла в это поверить. Меня нисколько не удивит, если Тим даже заслужит высшие награды. Он человек отважный и не страшится ничего — ни людей, ни опасности.
Может быть, поэтому ему были непонятны мои переживания. Впрочем, на самом деле я и не стала делиться с ним своими бедами. Какой в этом смысл? Он виноват не больше, чем я сама. Мне не стоило уезжать с ним; не стоило поддаваться на его уговоры. Я ведь хорошо знала Тима — человека гордого, самолюбивого, не привыкшего к отказам. Тим никогда не сомневался в том, что все его желания должны исполняться.
Возвращаясь памятью к тому, что говорил он мне в тот вечер, я не сомневаюсь в том, что он не стал бы любить меня меньше, а может быть полюбил бы еще сильнее, если бы я стала не его женой, а любовницей. Светские церемонии и церковные обряды ничего не значили в глазах Тима.
Он хотел меня, и все прочее было для него не важно. И все же я не могла не спрашивать себя, а хотел бы он обладать мною так же, если бы мы поженились? По прошествии нескольких лет, когда он привыкнет ко мне и очарование влюбленности потускнеет?
Впрочем, теперь это не имело никакого значения. Меня волновал только Питер.
Рассказав мне о своем прицеле, Тим сказал, что сегодня же утром улетает на север. Ему надлежало завершить летную подготовку, а в министерство ВВС его могли снова вызвать, если появится такая необходимость.
— Боюсь, что мне не представится возможности повидаться сегодня с тобой, моя дорогая, — добавил он.
Признаюсь, что весть эта позволила мне облегченно вздохнуть. Представить себе не могу, что могло бы произойти, если бы Тим явился в наш дом и столкнулся с Питером.
— Тогда до свиданья, — сказала я, — и пусть Господь бережет тебя.
— Я буду навещать тебя, — пообещал в ответ Тим. — Я обязательно еще раз приеду в Лондон. Едва ли эти министерские спецы сумеют правильно собрать устройство без моей помощи.
Обменявшись еще несколькими словами, мы попрощались. Вешая трубку, я отчетливо осознала, что один длительный и важный этап моей жизни завершился. В этот самый момент я поняла, что на самом деле я не любила Тима так, как навоображала себе. Осознание это пришло ко мне не вдруг, и мне хватило ума не сопротивляться ему. Тим, бывший для меня всем в жизни, перестал являться той осью, вокруг которой она вращалась. Теперь я видела его таким, каким он был на самом деле, — симпатичным, даже очаровательным, но недалеким и легкомысленным.
Я даже усомнилась в том, что мы с ним могли быть счастливы вместе, усомнилась в том, что он действительно поселился бы со мной в Монреале, в маленькой квартирке, которую я спланировала с таким тщанием. Раньше я была совершенно уверена в том, что мы созданы друг для друга, а теперь не была уверена в этом.
Быть может, мы бы прожили несколько счастливых лет, а потом в нашу жизнь вторглась бы какая-нибудь другая Одри Герман, и я потеряла бы Тима точно так же, как это случилось, когда он отправился в Виннипег.
