бы я никогда не встречала вас, — прошептала она, по-прежнему крепко сжимая пузырёк.
— Аврора, — Леон заговорил очень тихо и спокойно, и она подумала, кинется ли он к ней, попробует ли отобрать пузырёк, попытается ли вызвать рвоту, если она выпьет зелье. — Несколько месяцев назад я думал так же. Я забыл о недавно пережитом, забыл, кто мой отец, забыл сестру и де Круаль. Но воспоминания всё равно возвращались — во снах, в смутных ощущениях, в неясных голосах из прошлого. От самого себя не убежишь, и с моей стороны это было трусливым поступком. Вы же не такая, Аврора, вы очень храбрая — за это я вас и полюбил…
— Не пытайтесь подольститься ко мне! — её голос дрогнул.
— И в мыслях не было. Вы видели, как это зелье действует на человека. Оно лишь временно дарит облегчение — но потом боль возвращается сторицей. Собственно, с вином та же самая история. Может, вы и забудете меня — но потом будет гораздо больнее. И ещё хуже будет, если вы вовсе лишитесь памяти, станете беспомощной, как маленький ребёнок. Кто будет заботиться о вас — Жан с Марией, двое стариков? А каково мне будет жить, зная, что вы сотворили с собой такое из-за меня? Это даже хуже, чем наложить на себя руки — поверьте, я знаю, о чём говорю.
— Если я не сотру себе память, то точно наложу на себя руки, — еле слышно проговорила Аврора. — Или сойду с ума. Я не смогу справиться со всем этим в одиночку, понимаете?
— Зачем же в одиночку? — живо возразил Леон. — Нам вовсе не обязательно расставаться. Я могу пригласить вас поехать с нами — на правах гостьи, конечно же. Могу даже жениться на вас — разумеется, если вы согласны, — поспешно прибавил он, словно испугавшись своей смелости. — Я тоже не хочу покидать вас, Аврора.
— Вы сейчас не шутите? — она свободной рукой утёрла слёзы с лица и шумно втянула носом воздух.
— Я серьёзен как никогда, — заявил Леон. — Я люблю вас и готов на всё для вашего счастья: жениться на вас, увезти с собой в Париж… даже остаться здесь! Бертран и Гретхен наверняка будут рады.
— О нет! — воскликнула Аврора. — Мне до смерти надоели эти места: кажется, здесь всё пропахло смертью, болью и унынием!
— Надо же, — усмехнулся Леон. — А я-то думал, вы обожаете родные края и не покинете их ни за что на свете. Знаете, я начинаю думать, что Рауль был прав, когда сказал мне, что я слишком часто решаю за других.
Аврора посмотрела на пузырёк в своей руке: искрящееся в лучах пробивающегося через окно солнца изумрудно-зелёное зелье, сулившее забвение и спасение. Ещё несколько мгновений, и она швырнула его на пол: осколки разлетелись во все стороны, зелёная жидкость разлилась по доскам, в воздухе тотчас запахло полынью. Леон, напряжённо замерший у двери, рванулся вперёд и, опустившись рядом с бессильно упавшей на колени Авророй, сжал её в объятиях. Голова у неё кружилась, в глазах стояли слёзы, всё тело охватила слабость, и она умоляла Леона не покидать её, не оставлять одну, забрать с собой, увезти куда угодно, лишь бы подальше от этих проклятых краёв, а он прижимал её к груди, гладил по волосам, целовал лоб и виски и шептал, что всё будет хорошо.
— Я думала, я иду правильной дорогой, — плакала она, утыкаясь лицом в грудь Леона и чувствуя, как сильно стучит его сердце. — Но я блуждала во снах и всё время ошибалась, всё время! Я тоже пыталась думать за других людей, я жила как будто во сне, не замечая, что происходит вокруг. Не думала о бедняжке Люсиль, не думала о разбойниках, терзавших местных жителей… Я шла неверной дорогой, дорогой сна!
— Но теперь вы пойдёте другой дорогой, — прошептал Леон, гладя её по голове. — И клянусь, на этой новой дороге ни я, ни мои друзья не оставят вас одну.
Этим же вечером Аврора и все пятеро детей мушкетёров устраивались на ночлег в гостинице — не той, с мрачным седоусым хозяином, а более далёкой. Никто не был особенно удивлён тем, что Аврора решила отправиться в путь вместе с Леоном и его друзьями. Жан и Мария поворчали, укладывая её вещи и седлая верного Цезаря, но вскоре всё было готово, и около полудня шестеро всадников уже скакали по дороге. Про себя Аврора признавалась, что дети мушкетёров оказались более приятными людьми, чем она ожидала, — и чем, судя по всему, считал Леон. В гостинице все, кроме супругов д’Эрбле, остановились в разных номерах, благо многие из них пустовали. Ночью Леон заглянул к Авроре, и она никогда ещё не испытывала такого счастья и такой благодарности, отдаваясь ему. Когда он ушёл к себе, она сразу же провалилась в сон, и ей приснился лес на рассвете, но не заснеженный, а весенний, сплошь усыпанный нежными белыми цветами.
Клубящийся меж деревьев туман исчез, и весь лес был пронизан лучами солнца. В их бело-золотом сиянии к Авроре по первой весенней траве легко шагала Люсиль де Труа. На этот раз она не была бледной, а глаза не казались двумя чёрными дырами — они были того же цвета, что и маленькие листочки на деревьях, волосы отдавали красной медью, кожа испускала то же сияние, что и солнечные лучи. На белой рубашке Люсиль не было крови, и девушка улыбалась той же слегка смущённой улыбкой, что и в их первую встречу.
— Прости, — проглотив комок в горле, выдавила Аврора. — Прости, что мы не смогли тебя защитить. Но мы хотя бы отомстили за тебя, верно? Ты освободилась от него, так?
Люсиль молча кивнула и улыбнулась ещё шире. Потом она шагнула ближе к Авроре, протянула руку и коснулась её живота. В нём тут же разлилось тепло, фигура Люсиль вспыхнула ослепительным сиянием и исчезла, а Аврора проснулась, чувствуя, что глаза её щиплет от слёз. Она вытерла их, перевернулась на спину и положила руку на свой живот, пока ещё никак не выделяющийся.
Аврора подумала, что ей всё-таки придётся выйти замуж за Леона дю Валлона, ведь он никогда не позволит, чтобы его ребёнок рос бастардом. Что у них будет дочь, маленькая девочка, которая, как надеялась Аврора, унаследует черты матери и глаза отца. Что где-то — кажется, в далёких восточных странах — верят, что душа человека, покидая тело, способна переселиться в другое. Что они с Леоном смогут защитить свою дочь от случившегося с племянницей де Труа.
— Мы позаботимся о
