Поначалу Импрес окунулась в развлечения ради детей. Она принимала многочисленные ежедневные приглашения друзей, но к концу лета, ссылаясь на свое положение умерила активность; приемы, концерты, танцы, скачки ежедневные поездки в Буа наскучили, в душе она находила их пустыми. Импрес ловила себя на мысли, что часто думает о том, что бы сказал, глядя на нее, Трей. Он бы посмеялся, а может быть, нахмурился, видя такое педантичное исполнение светских обязанностей, и сказал бы со всем присущим ему обаянием, что нельзя считать восхитительным то, что надоело до чертиков. Она оценивала свою жизнь по столь памятному вкусу Трея.
Так оказалось, что она познала на собственном опыте, как один человек в целом мире может быть для другого небесным светилом. Импрес чувствовала себя путником, оказавшимся в арктической местности, лишенной солнечного тепла.
К счастью, дети, требующие повседневного внимания, удерживали ее от меланхолии, не позволяли свалиться в черную тоску, Импрес должна следить за их уроками, участвовать в их шалостях, присматривать за их спортивными успехами. И, глядя на расцветающих детей, в душе она завидовала их радости жизни.
В первый месяц после отъезда Импрес Трей регулярно справлялся, не пришло ли ему письмо, а потом внезапно перестал интересоваться своей корреспонденцией. Он целиком ушел в тренировку лошадей, рано вставал и работал до позднего вечера. С необычной замкнутостью Трей проводил долгие часы на тренировочном круге, настойчиво занимаясь с молодыми лошадьми, обучая их вновь и вновь прыжкам через препятствия. Те, кто его видел близко, замечали, каких усилий стоило ему казаться спокойным; Трей был погружен в себя, замкнут, редко говорил, уходил от расспросов об Импрес.
Он не прикасался к выпивке неделями, что было необычно для человека, любившего проводить время в клубе за картами и виски. «Надо заниматься подготовкой лошадей, — отнекивался он, когда его уговаривали в конце дня посидеть за игрой. — Скоро этих полукровок надо отправлять на продажу».
Трей даже не прибегал к оправданиям, когда его звали к Лили. Он отвечал: «Нет!» — так резко и отрывисто, что его друзья прятали глаза, сочувствуя его горю.
В июле, по собственной инициативе, Гай отправил письмо Трею, сообщая, что стал теперь графом («Пресси позаботилась обо всем», написал он), что Эйфелева башня потрясающая, а все дети шлют привет и лучшие пожелания. Каждый из них приписал несколько строчек, а в конце каракулями, которые было нелегко расшифровать, рукой Эдуарда было написано: «Я люблю тебя».
К сожалению, письмо возымело обратный эффект. Вначале, при виде французской почтовой марки, сердце Трея дрогнуло от радости, но, прочитав длинное и обстоятельное детское письмо, а не маленькое и ясное послание Импрес, как он ожидал, вскрывая конверт, Трей с грустью вспомнил слова Импрес, сказанные зимой: «Думаю, что дети любят тебя больше, чем я». Определенно они скучали больше, чем она. У Импрес не нашлось времени, чтобы написать хотя бы слово. Трей с горечью подумал о справедливости насмешливой судьбы: после стольких женщин, которых он бросал, влюбиться в женщину, проделавшую с ним то же самое с таким искусством.
В первый раз в своей жизни он уныло подумал о возможности небесной кары.
Не позднее чем через десять минут после прочтения письма Гая, Трей оседлал Рэлли и поехал в Елену. Проскакав с милю по дороге, он остановился и терпеливо подождал на солнцепеке, пока Блю и Фокс не поравнялись с ним. Тогда он прямо и откровенно сказал, что не нуждается ни в телохранителях, ни в друзьях. Глаза у него бьли холодны, губы искривила мрачная усмешка.
— Я не нуждаюсь в заботах обо мне, — сказал он. — Джейк Полтрейн находится в доме Ли Синг Ку и не состоянии угрожать кому-либо. — Затем он глубоко вздохнул, усмешка смягчилась. — Окажите мне услугу, — продолжал он с грустной улыбкой, — дайте мне возможность несколько дней идти своим путем… Обещаю, что пошлю особое приглашение, если подумаю, что вы можете пропустить что-нибудь стоящее.
— Ты уверен? — спросил Блю.
Трей кивнул.
Блю и Фокс обменялись короткими взглядами, симпатия и понимание были в их темных глазах.
— Если мы понадобимся… — негромко сказал Блю.
— Я позову, — спокойно закончил Трей и поднял руку в знак прощания. Пришпорив Рэлли, он поскакал вперед, поднимая тучу пыли на сухой дороге.
В Елене, Ли Синг Ку, благоразумный и сдержанный, как всегда, лично провел Трея в большую комнату, драпированную шелком.
— Хотите компанию? — вкрадчиво спросил он. Трей посмотрел на него безучастно.
— Нет, — последовал негромкий, но решительный отказ, затем Трей подумал и, выдергивая пропыленную полосатую рубашку из кожаных брюк, сказал: — Может быть, позже.
Он опустился на роскошную кушетку, обтянутую алой тканью. Рисунки на шелковых подушках были так искусно вышиты, что казались объемными. Стянув башмаки, Трей развалился на вышитых цветах. Смуглость кожи, темный цвет волос подчеркивали изысканные краски, а брюки, отделанные бахромой, казались неуместными на роскошной ткани. Золотая цепочка с кугуаром блеснула, когда он облокотился на локоть и потянулся к золоченой курительной трубке. Он с удивлением посмотрел на все еще стоявшего у двери Ку.
— Благодарю вас, Ку, — сказал он со снисходительной вежливостью.
Когда Ку тихонько притворил за собой дверь, пальцы Трея обвились вокруг богато изукрашенной трубки, лежащей на низком столике перед ним, и он позволил себе отпустить все душевные тормоза. В течение месяцев он контролировал раздражение и ярость, пытаясь вычеркнуть из жизни Импрес и унять боль, которую она причиняла… причиняет. Он жил с разъедающей его кровоточащей раной. Теперь он решил найти забвение в роскошном опиумном притоне.
В последние дни наряду с золотыми спокойными грезами были и мрачные побуждения, мстительные и пагубные чувства, обидчивые и ужасные, толкающие Трея наказать Импрес, и он с ужасом понял, что сама мысль о наказании доставляет ему наслаждение. В первый раз Трей осознал темные стороны своей души, разрушающие подсознательные импульсы тяги к мщению. Вдыхаемый опиум помогал обрести душевный покой, освобождал от злобы и недоброжелательности, примирял борющиеся в душе чувства, подобно густому плотному туману, заставляющему сражающихся противников прекратить бой. Но наркотик не разрешал конфликта, и на другой день сражение возобновлялось.
Так в тихой уединенности прошла неделя в самом фешенебельном опиумном притоне Елены.
Понимая, что сын нуждается в одиночестве, Хэзэрд отправил к Трею охранников, чтобы обеспечить ему безопастность в одном доме с Джейком Полтрейном. Ли Синг Ку должен был разместить телохранителей и проследить за тем чтобы Трею не могли причинить вреда. В этом состояли точные и краткие распоряжения Хэзэрда. И при всех обстоятельствах охрана должна была постоянно находиться у дверей комнаты Трея.
