Клариса шумно вздохнула и ответила ему уже совсем другим голосом: хрипловатым, с сильным испанским акцентом:
– Я готова, милорд. Не беспокойтесь, не подведу.
Красота зацепит, да и отпустит, а вот уродство до самых костей проберет.
Старики Фрея-Крагс
Следя за Хепберном, Огли заметил, как в зал, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, вошел Вальдемар, пробрался к своему бывшему командиру и что-то сказал ему, бурно жестикулируя. Огли считал, что выбил из своего ублюдка слуги всякую живость, ан нет. Все это очень не понравилось Огли. Зловещее предчувствие овладело полковником, и он утвердился в своей тревоге, когда Хепберн, коротко кивнув Вальдемару, вместе с ним вышел из зала.
Огли не забыл о том, что видел тут Кармен. Разумеется, ему не померещилось. Она была тут. По какой-то причине эта сука сюда явилась. Нетрудно догадаться, что тут не обошлось без Хепберна. Хепберн ему завидовал, желал, чтобы те почести, что оказывались ему, Огли, за подвиги, которые он не совершал, достались настоящему герою – Хепберну. Так что они с Вальдемаром явно что-то замыслили.
Ну и пусть. Не на того напали. Он раскроет их заговор еще до того, как им выпадет удача приступить к исполнению своих черных замыслов.
И если бы это была не она, если бы вдруг чувство вины перед ней заставило бы его искать встречи с Кармен там, где ее не было, тогда, без сомнения, они замышляли бы что-то другое. Умный человек, каким Огли считал себя, всегда может набрать очки на ошибках других.
Бренда прервала его раздумья:
– Оскар, ты так загадочно и странно улыбаешься…
– Да. Спасибо. Знаю. У меня эффектная улыбка, не так ли? – Он нес чепуху и понимал, что выпил слишком много. Может, не стоило так увлекаться шампанским? Но, признаться, не часто выпадает случай вволю насладиться таким первоклассным вином. – Извини, но я должен выйти подышать свежим воздухом.
– Я пойду с тобой, – потянула его за руку жена.
– Нет, – грубо ответил он и уже мягче добавил: – Дело в том, что ты не можешь идти со мной туда, куда я иду.
– А, – понимающе кивнула жена. – Надеюсь, ты будешь чувствовать себя лучше, когда вернешься.
Он хотел поправить ее, но что-то в ее взгляде отбило у него желание читать ей нотации. Временами ему Казалось, что она заглядывает в его душу глубже, чем ему того хотелось.
Отвесив жене поклон, он пошел к двери и оказался там как раз вовремя, потому что успел подсмотреть, как Хепберн и Вальдемар свернули за угол в коридор, ведущий в мало освещенную часть дома. Он шел за ними, ориентируясь по их голосам, по лабиринту коридоров, но держался от них на почтительном расстоянии, чтобы они не заметили преследования.
Конечной точкой их маршрута оказался кабинет Роберта, и, к счастью для Огли, этот недоумок Вальдемар даже не догадался плотнее прикрыть за собой дверь.
Голоса их звучали громче, но только они говорили не друг с другом, ас кем-то третьим, с кем-то, кого они хотели запугать.
Затем он услышал голос, который не слышал больше года. Голос, который надеялся никогда больше не услышать.
Теплый и женственный. Хрипловатый от курения испанских сигар. С сильным акцентом. Голос Кармен.
– Вы сказали мне, что я не могу прийти на бал, но какой смысл мне тогда здесь находиться?
Внезапно почувствовав тошноту, Огли прислонился к стене. Он приложил руку к быстро бьющемуся сердцу. Женщина продолжала запальчиво:
– Я пойду и поговорю с ней, с его тощей бледной женой, я расскажу ей, что он со мной сделал.
Огли крадучись подобрался ближе к двери, так чтобы можно было заглянуть в щелку. «Она не посмеет», – пытался он успокоить себя. Затем, вспомнив, какой у нее был вид: больной и растерянный, – когда он сообщил ей о том, что возвращается в Англию и ему совершенно наплевать, что будет с ней и их ребенком, Огли передумал и сказал себе: «Они ей не дадут этого сделать». Но Хепберн и Вальдемар глубоко его презирали. Отчаянно глотая воздух, Огли нащупал кинжал, что все время носил при себе на такой вот случай «Я ее остановлю».
То была она – Кармен. Она стояла посреди кабинета в своем откровенном лазурном наряде, и черные волосы ее были уложены так, как она обычно носила их тогда, больше года назад. Черная кружевная мантилья падала на лицо, частично закрывая его. Света было мало, но он видел, как она прошла к столу, за которым стоял Хепберн, этой своей плавной, неторопливой походкой. Огли хотелось ворваться в кабинет с кинжалом в руке, порезать ее на мелкие кусочки. Как она посмела даже подумать о том, чтобы сломать ему жизнь? Его удерживало лишь то, что ни Вальдемар, ни Хепберн не позволят ему свершить этот акт справедливости.
– Он оставил меня ни с чем. Я из знатной семьи, но моя семья отказалась от меня из-за моего бесчестья. – Огли услышал глухой стук, это Кармен ударила себя кулаком в грудь. Как всегда, разыгрывает мелодраму.
Будь она проклята!
Огли вытер пот со лба и попытался сосредоточиться. Ему нужна была ясная голова.
Итак, Хепберн, этот извечный создатель проблем, все же привез ее сюда.
– Что скажет эта тощая, бледная жена, когда я расскажу ей, как бродила, словно нищенка, без крыши над головой с младенцем на руках? С его младенцем. – Голос Кармен дрожал от волнения.
Огли хотелось сплюнуть от отвращения. Глупое, немыслимое преувеличение. Так он и скажет Бренде.
Но стоит ли себя обманывать? Если Кармен и впрямь сцепится с Брендой, если расскажет об их с Кармен связи и, что еще хуже, об их ребенке, его женушка туг же подготовит бумаги на развод и вышвырнет его, голодного и холодного, на улицу. Бренда его обожает, но Огли никогда не тешил себя мыслью, что она станет мириться с таким предательством.
К тому же Бренда – женщина. Она может принять сторону Кармен, сказать, что если он собирался спать с какой-то грязной иностранкой, то должен был дать ей содержание. Как будто он должен платить за услуги, которых больше не получает!
Кармен продолжила свою речь, вбивая осиновый кол ему в грудь:
– У моей малютки Анны нет папы. Дети смеются над ней, называя ее незаконнорожденной…
Бренда хотела родить ребенка. Если она узнает, что он бросил родную дочь… Огли прошиб холодный пот.
Кармен понизила голос и горько запричитала:
– Иногда моя малютка плачет от голода. – Огли больше не мог этого вынести. Черт бы побрал этих истеричек! Он распахнул дверь и, тыча пальцем в лица всех троих, в немом изумлении уставившихся на него, крикнул:
– Вы так со мной не поступите! Я вам не позволю! – Кармен бросилась к нему с занесенной для удара рукой, но Вальдемар перехватил ее руку. Она как фурия (коей и являлась) накинулась на него, однако Хепберн воскликнул:
