– Дура! – бушевал он, схватив Беренис за плечи, словно хотел вытряхнуть из нее жизнь. – Mon Dieu! Как ты посмела убежать?
Отчасти эта ярость была вызвана тем, что он так сильно испугался за нее. Когда он узнал, что она все-таки решилась на побег, его первая мысль была об опасностях, таящихся в лесу. Он понимал, что ни она, ни Перегрин не имеют понятия о том, что их ждет, и могут умереть прежде, чем ему удастся отыскать их. Не мешкая, он собрал несколько человек, кинулся на поиски и прочесывал лес милю за милей, как безумный, не давая своим людям отдыха.
Теперь, когда она была в безопасности, он взорвался от гнева, словно родитель, успевший схватить непослушного ребенка на краю пропасти. Но его ярость усиливало и другое. Беренис оскорбила его, сбежав с Перегрином, тем самым продемонстрировав, что он дурной, неподходящий для нее муж. Этого он не мог вынести!
От его резких слов все нежные чувства, пробудившиеся в ее сердце, стали угасать, уступая место страданию. Конечно, он был прав. Но даже теперь трудно было сказать, что творилось в ее душе.
– Мне очень жаль… – только и смогла она прошептать.
По выражению его глаз Беренис поняла, что он не поверил ей. Его губы презрительно скривились, когда он повернул голову в сторону Перегрина. Тот стоял, испуганный и подавленный, больше всего боясь, что Себастьян вызовет его на дуэль.
– И выбрать его своим любовником! – продолжал негодовать Себастьян. – Этого жеманного хлыща! Думаю, мне следует радоваться, что на его месте не оказался более похотливый парень! Ему удалось совратить тебя? Или он не способен?
Он с отвращением вспомнил выражение лица Перегрина, которое увидел, выскочив на поляну. Он заметил, как тот напрягся в руках державших его бандитов, наблюдая за отбивающейся от Модифорда Беренис, наблюдая с вожделением – да, несомненное вожделение светилось в его глазах! Его тело слишком ясно выдавало то, что творилось внутри. Этот негодяй был voyenr.[30] Себастьян слышал об этом еще в Лондоне. Ходили слухи, что Перегрин готов был использовать любой, даже самый извращенный способ, чтобы испытать возбуждение. Мысль о том, что он мог прикасаться к Беренис, приводила Себастьяна в бешенство.
– Почему же ты уговаривал его поехать с нами, если так сильно его ненавидишь? Ты же сам спровоцировал его! – Беренис готова была провалиться сквозь землю от стыда.
На лице Себастьяна проступили те резкие черты, которые выдавали горечь, скрывающуюся в его душе. Он опустил руки. В глазах его тлел огонь:
– Я хотел, чтобы ты увидела, кто он на самом деле… Никчемный человек! Если бы вы расстались, он бы стал святым в твоем сердце. Ты бы преклонялась перед ним, скорбела о своей потерянной любви, обвиняла меня за то, что разлучил вас. – Затем, раздув ноздри, грубо добавил: – Я не буду делить тебя ни с кем – даже с воображаемым любовником. Ты моя!
Эти слова привели Беренис в бешенство. Она топнула ногой, крикнув:
– Черт тебя побери, я не твоя! Я не твоя собственность лишь потому, что священник пробормотал над нами несколько фраз!
– Этих фраз было достаточно, ma doucette, – протянул он. Это ленивое превосходство, звучащее в его голосе, сводило ее с ума. – Как бы ты ни злилась, как бы несносно ни вела себя, здесь я имею право обращаться с тобой так, как считаю нужным!
Его глаза превратились в осколки зеленого льда, а слова еще больше взбесили Беренис. Ослепленная яростью, не в силах больше сдерживать себя, она бросилась на него с одним безумным желание расцарапать это темное, насмехающееся лицо, но он поймал ее руку.
– О нет, постой, маленькая мегера! – проворчал он глухо. – Пора раз и навсегда показать, что тебя ждет!
Она почувствовала, как ее тело отрывается от земли, и стала отчаянно вырываться, но он крепко держал ее. Краска стыда залила ее лицо, когда она услышала, как его люди смеются, явно восхищенные тем, как их Капитан управляется со своей строптивой женщиной. Его пальцы сплелись в ее волосах, оттягивая ее голову назад, и он резко прижался ртом к ее губам. Беренис перестала сопротивляться, когда его губы потребовали подчиниться его воле. Внезапно он поднял голову и, громко расхохотавшись, бросил ее к себе на плечо и понес. У нее перехватило дыхание, когда он перекинул ее через спину лошади и вскочил в седло.
На обратном пути к лагерю он усадил ее, гневную и упирающуюся, перед собой – так, что ее вздымающаяся грудь прижималась к его груди и его руки крепко держали ее, отказываясь отпустить.
– Теперь ты счастлив, дикарь? – спросила она ледяным голосом. – Ты сделал все, чтобы унизить меня!
– Молчи! – проворчал он, и его натянутое выражение лица сменилось улыбкой. – Я еще не закончил с тобой…
Они ехали сквозь сумрак в напряженном молчании, окруженные людьми Себастьяна, и ночь наполнялась топотом копыт. Деревья поредели, и показались огни лагерного костра. Когда они выехали на прогалину, которую Беренис покинула с такими большими надеждами, подбежала встревоженная Далси:
– О, миледи! – выдохнула она, протягивая к Беренис руки, когда Себастьян снял ее с лошади и опустил на траву.
Почувствовав прикосновение нежных рук Далси, Беренис задрожала, ноги ее подкосились, и она упала бы, если бы служанка не поддержала ее. Она с благодарностью положила голову ей на плечо, готовая расплакаться, но Себастьяна это не тронуло. Он приблизился и оглядел их с неумолимым выражением лица.
– Оставь ее! – приказал он Далси. Далси сердито обернулась:
– Моя госпожа нуждается в уходе, сэр!
Он мрачно нахмурился, все еще кипя от гнева при воспоминании об отвратительной сцене, которую он увидел у озера. Дарби Модифорд, этот мерзавец, чье имя смердило в каждом порту! Он посмел разглядывать ее, лапать своими грязными руками, вожделеть соединить с ней свое ядовитое тело. И эта маленькая дура отдалась на его милость!
– Мне наплевать на то, в чем она нуждается, – солгал он, умудрившись убедить в этом даже самого себя.
– Но она обессилена, бедняжка, – не сдавалась Далси. Хотя она и считала поступок Беренис неразумным, но готова была умереть, защищая свою госпожу.
– Обессилена! Как же! Скорее, измучена дурным нравом! – закричал он. Танцующие блики огня придавали его лицу демоническое выражение. – Никто больше не будет состоять у нее на посылках. Запомни это хорошенько, Далси, ибо, если ты ослушаешься, я отошлю тебя обратно в Чарльстон!
– Не спорь с ним, это бесполезно, – прошептала Беренис, с неохотой покидая такое спасительное и надежное убежище рук Далси, и, вскинув голову, пошла в сторону фургона.
Он отпустил последнюю колкость:
– Не пытайтесь избавиться от меня, сударыня, ибо сегодня вы будете спать со мной!
