Бен вздохнул. Не похоже, чтобы Аннабел сейчас вообще кто-нибудь был нужен.
— Ей одиноко, — продолжала наступление Сара Энн.
Бен поднял бровь.
— Пожалуйста, папа, ну, пожалуйста! Леди Элизабет…
— А леди Барбара? А кузен Хью? — возразил Бен и припомнил тот случай, когда Аннабел и Генри повалили его на пол. Еще раз пережить такое? Да избави боже!
— Леди Барбара любит Аннабел. Она сама говорила.
Сара Энн замолчала, переминаясь с ноги на ногу. Бен вгляделся в напряженное личико Сары Энн и сдался.
— Хорошо. Попытаемся, но…
— Она будет вести себя тихо, я знаю, — настойчиво повторила Сара Энн. — А здесь она чувствует себя как… в тюрьме.
Тюрьма? Что знает Сара Энн о тюрьмах? Откуда она вообще знает это слово? Или она слышала, как он говорил тогда о Дьяволе? Или мать рассказывала ей что-нибудь об этом?
Ладно, оставим это без комментариев. Иначе начнутся вопросы, на которые Бену не очень-то хочется отвечать. А ей уже не терпится их задать, он чувствует это. Она еще не знает ничего, но это слово таит в себе столько новых, неожиданных открытий… А ей четыре года. Господи, ей же всего четыре года!
Но это все. Он и так постоянно идет у нее на поводу. И ему вовсе не хочется целый вечер отвечать на ее вопросы.
Бен поклонился и предложил Саре Энн руку. Она сделала книксен, улыбнулась и приняла ее. Они вместе покинули комнату, а следом за ними с надменностью королевы последовала Аннабел.
* * *
Как только Бен ушел. Генри потребовал от Элизабет своей доли внимания. Было видно, что он обижен тем, что его выставили из постели. Он вздыхал, поскуливал, преданно смотрел на нее большими умными глазами.
— Ты невозможно забавный пес, — сказала ему Элизабет.
Генри заскулил от избытка чувств. Похвалу он ценил.
— Но я тоже хороша, — продолжила Элизабет. — Ведь у меня есть ты. Так зачем мне Бен Мастерс? Нет, он мне не нужен.
Она заставила себя сказать это, хотя все в ней противилось этой лжи.
Достаточно было подумать о Бене, и кровь в жилах закипела, как расплавленная лава.
Бен и Сара Энн. Мужчина, заставивший ее сердце петь, и ребенок, заставивший плакать о ее собственном, потерянном. Ей так необходимо слышать их смех, видеть их улыбки. И так хочется сделать все, чтобы прогнать тучу черных призраков, охотящихся за отцом и дочерью.
Элизабет усмехнулась. Игра воображения? Если бы так! Но это, увы, реальность. Реальность — как и то, что улыбка рыжеволосой малышки стала для нее важнее, чем победа Шэдоу в скачках. А ее любовь к Бену — помоги ей, господи! — стала важнее вообще всего на свете.
— Скажи-ка, уважаемый Генри, — задумчиво спросила она. — Почему ты так часто меняешь жен? Ты — ветреник? Или просто развратник?
Генри залаял — то ли подтверждая, что он развратник, то ли просто говоря о чем-то своем, собачьем.
— Ты такой красивый парень, — сказала Элизабет. — Ладно, постараемся тебе найти достойную подружку.
Она впервые поняла, что значит радость любви. Сумасшествие страсти. Долгое и мучительное. Непознаваемое и пугающее.
Радостное.
Ощущение счастья просыпалось в ней при каждом воспоминании о прикосновениях Бена, его страстных поцелуях, его нежных руках. О его глазах — прекрасных голубых глазах, в которых впервые растаял лед.
Каким он будет за обедом? Холодным и напряженным, как всегда? Теплым и нежным, как в ее постели? Сумеет ли она удержаться и не подойти, не коснуться его руки? И заметит ли опытная в таких делах Барбара происшедшую в ней перемену?
Элизабет поднялась, наконец, с постели и стала переодеваться к обеду. Сегодня она наденет платье, которое не надевала с того дня, когда умер Джейми. Оно было простым, скромным — ничего общего с вызывающими нарядами Барбары, — но Элизабет знала, что серо-зеленый шелк очень идет к ее глазам и цвету волос. Хью и Барбара удивленно поднимут брови? Пусть! Это ее не волнует. Она хочет сегодня выглядеть красивой и по возможности — не хуже Барбары.
Ей до сих пор трудно было поверить в то, что Бен выбрал именно ее. Это похоже на волшебный сон.
Беннет Себастьян Мастерс. Она с наслаждением несколько раз повторила его полное имя.
Генри закрутился по комнате, давая понять, что ему пора выйти. Элизабет открыла дверь спальни и выпустила его, зная, что Дункан внизу откроет Генри дверь, ведущую на двор. Эффи вот-вот явится, чтобы помочь ей переодеться. Проклятие! Ведь Эффи терпеть не может платьев с пуговицами на спине!
Впрочем, она терпеть не может все платья, которые носит Элизабет.
Генри выбежал из спальни и с громким лаем покатился вниз по ступеням. Что-то он рванул сегодня быстрей, чем обычно. Элизабет уже закрывала дверь, когда до нее донесся удар. И еще один.
Она насторожилась и прислушалась.
Внизу снова что-то грохнуло и зазвенело. А затем до ушей Элизабет донесся пронзительный визг — словно приоткрылась дверь ада и оттуда выскочила дюжина ошпаренных чертей.
Аннабел!
С места события раздавались проклятия, детский крик.
Элизабет выглянула за дверь и услышала строгий окрик Бена:
— Аннабел!
А затем — новую волну таких выражений, что и в преисподней звучат не каждый день.
Забыв о том, что волосы ее все еще встрепаны после любовных игр, не думая о том, что на ней только прозрачная нижняя рубашка, не вспоминая о больной ноге, Элизабет поспешила к лестнице. Скатилась по ней. На нижней ступеньке вывихнутая лодыжка напомнила о себе, и Элизабет упала — прямо в руки Бена.
Она почувствовала боль, но тут же забыла о ней, пораженная тишиной. Полной, абсолютной тишиной.
Она оторвала голову от плеча Бена и осмотрелась. В холле собрались все обитатели дома. На лице Дункана застыло выражение ужаса. Эффи стояла, раскрыв от изумления рот. На лицах Барбары и Хью читалось отвращение. Сара Энн, широко раскрыв глаза, наблюдала за происходящим с нескрываемым интересом.
В центре холла, не обращая ни на кого внимания, стояли Генри и Аннабел. Генри, вытянувшись в струнку, тяжело дышал. А Аннабел стояла рядом с выражением то ли вызывающим, то ли торжествующим — этого Элизабет не поняла. Пустые доспехи вновь валялись посередине холла, а рядом с ними — опрокинутый резной столик вместе со стоявшим на нем серебряным подносом для визиток.
Все это Элизабет успела увидеть в одну секунду, а затем до ее сознания дошло, что она снова оказалась в объятиях Бена. Она подняла голову и увидела его глаза, в которых играли веселые искорки.
— Элизабет!
В голосе Барбары слышалось больше иронии, чем осуждения. Впрочем, она никогда не отличалась особой тонкостью в обращении.
Элизабет знала, что должна двинуться с места. Нельзя же так долго оставаться в объятиях мужчины на глазах всей честной компании! Но Бен не отпускал Элизабет, да и ей никак не хотелось покидать надежное пристанище.
