Другой причиной беспокойства был Курт. Когда она выходила из хижины, он постоянно следил за ней глазами. А если она оставалась внутри, он усаживался так, чтобы оказаться напротив открытого проема, откуда он мог видеть ее лежащей рядом с Луисом. Шли дни, Элеонора все больше смирялась с цепью и уже склонялась видеть в ней защиту, придуманную Луисом, хотя порой, когда взгляд пруссака падал на Луиса, в ней поднимался перехватывающий горло страх, который долго не отпускал.
Дни второй недели тянулись еще медленнее. Пропасть времени, не занятая ничем, кроме мыслей. Она мысленно следовала за Санчесом и Пабло до Гранады, где они могли позволить себе удобства цивилизации — ванную, прекрасную еду, чистую одежду, щетку для волос, мыло, — то есть все то, что эти два никарагуанца вряд ли могли оценить по достоинству. Элеонора воображала, как они предстанут перед Грантом, будут говорить с ним, расскажут о ней, если он спросит. В такие минуты ее охватывала ревность, нетерпение удтива-лось, ей хотелось вскочить в седло и скакать одной, если понадобится, через всю страну до Гранады. И против такого отчаянного желания опасность была пустым звуком.
Стараясь избавиться от этих волнующих мыслей, она направляла их в другую сторону, через озеро, вниз по реке до Сан-Хуан-дель-Норте, и дальше, через пролив, к Новому Орлеану. С каким наслаждением она сейчас оказалась бы в ласковых лучах солнца животворящих субтропиков, воздух которых напоен душистым ароматом. Марди грас — вторник на масленицу — уже кончился, розы, зимний жасмин, китайская камелия, украшавшие торжественный ход, молодые щеголи в масках, сбрасывающие цветы в воду. Аскетизм великого поста придет в город, мрачными красками расцветятся кладбища, которые люди посещают в эти дни. Дамы из больших домов, что стоят вдоль Роял-стрит и Гарден Дистрикт, американки, выстроившие здесь дома, закроют их на лето и двинутся на плантации, разбросанные по всей стране, на курорт в Уайт-Сулфур-Спрингс или еще дальше, на север, в Саратогу, Эта жизнь казалась такой легкой, свободной от трудов, что Элеонора с удивлением подумала, что некогда сама была ее частью, и ей казалось невозможным, что когда-нибудь она вновь обретет прежний покой.
Иногда, почувствовав уверенность в благородной миссии Санчеса и Пабло, она вспоминала Мейзи и актеров. Что они делают? Продолжают ли работу в своем театре, несмотря на начало войны? Или уже уплыли на пароходе в Новый Орлеан?
Что подумала Мейзи, услышав об ее аресте? Вряд ли она поверила в ее вину. А услышав о ее бегстве, думала ли актриса о том, что с ней сталось?
А как госпиталь? Мысли о нем тоже беспокоили Элеонору. Уволился ли тот светловолосый молодой южанин с военной службы? Сохраняется ли та чистота в палате, которую она навела? Или по возвращении ей придется начать все сначала? Конечно, было бы слишком самоуверенно с ее стороны думать, что им нелегко обходиться без нее, что она незаменима. Элеонора, без сомнения, помогла госпиталю, но доктор Джоунс сможет продолжать лечить больных и калек и один, возвращая их обратно в строй более или менее пригодными для целей Уокера. Амбиции, вой-на, завоевания. Важность всего этого ускользала от нее. Хотелось мира, безопасности, уединенности.
Когда кончалась вторая неделя, а те двое так и не вернулись, все помрачнели. Было решено, что кто-то должен ехать в Гранаду и выяснить, если сможет, что случилось с Санчесом и Пабло. Может быть, бюрократическая машина никарагуанского правительства задержала их возвращение? Но если есть какое-то объяснение, то лучше его знать.
Для такого путешествия лучше всех подходил Молина. Он доберется быстрее всех и со своей индейской внешностью меньше привлечет к себе внимание офицеров, разыскивающих дезертиров.
Молина собрался в тот же вечер, оседлал сильную лошадь для долгой и быстрой езды, поднял руку в прощальном взмахе, развернулся и пустил лошадь в галоп. Но, несмотря на браваду, в глубине его глаз таился страх, передавшийся остальным.
Прошло четыре дня и три ночи. Он вернулся в сумерках четвертого дня. Спешившись прежде, чем лошадь остановилась, большими шагами направился в хижину. Стянув с головы сомбреро, Молина присел возле Луиса. Пыль покрывала его лицо и плечи, рыпалась с полей шляпы на пол, лежала на кончиках ресниц, а вокруг губ засохла грязью.
— Подполковник, мы должны ехать. Женщина Хуанита мертва. Прежде чем они добрались до Гранады, она попыталась стащить у Санчеса револьвер, когда тог спал. Завязалась драка, ее убили. Уокер и большая часть фалангистов еще раз пошли на Ривас и там идет большое сражение. А шлюха маленького генерала командует сейчас в городе вместо него. Это узнали Пабло и Санчес, когда явились туда. Признание Хуаниты не читая бросили в костер, как болтают на улицах, а мужчин, которые привезли эту бумагу, пытали, заставляя сказать, где прячутся остальные, и отвести туда. Не знаю, признались они или нет, но мало кто выдержит, когда пытают щипцами, плетью и горячими углями и дают умереть только после того, как узнают, что хотели. Но Пабло и Санчеса три дня назад расстреляли на площади.
Во внезапно наступившей тишине, в которой не слышалось даже дыхания, Элеонора уставилась на Молину. Санчес с суровым лицом, удачливый Пабло. Их пытали. Расстреляли.
Луис протянул руку так, чтобы Молина помог ему сесть. Вдруг раздался непонятный звук, пронзивший напряженную атмосферу. Жан-Поль стоял в дверях, держась за косяк, чтобы не упасть, и сотрясался от грубого смеха.
Месяц — большой отрезок времени. Часы, дни, недели тянутся слишком медленно, когда находишься в постоянном движении, тяжесть которого удваивается от молчания. Усталость и раздражительность еще более удлиняли время, а однообразная еда претила. Это была уже не та приятная группа людей, которую Молина в свое время привел в долину. Более того, по прошествии месяца она стала отвратительна.
Запах костра перестал казаться аппетитным, песок, хрустящий на зубах, давно утратил ощущение новизны и стал причиной постоянного недовольства. Прежде чем они ушли из долины, у них пала лошадь, и Элеоноре пришлось ехать вместе с Луисом на самой сильной кобыле. Неясность того, преследуют их или нет, держала всех в постоянном нервном напряжении. Мелочи разрастались до размеров катастроф, служили причиной для взаимных обвинений и упреков, в то время как настоящая беда воспринималась с безмятежным спокойствием. Малейшее недомогание служило поводом для остановки, в то время как Луис, действительно серьезно больной, мог позволить только смерти прервать его путь. Слабость и сила, два антипода, не могли не раздражать выбившихся из сил людей.
