Подбородок леди Элинор затрясся мелкой дрожью. Хоуп подошла к ней и взяла за руку, после чего мягко добавила:
– Пожалуйста, не расстраивайтесь. Я знаю, вы хотите, как лучше, но вы слепо, не раздумывая, следуете принципам своей матери. А они слишком суровы и безрадостны.
– Моя мать была выдающейся женщиной, – срывающимся голосом возразила леди Элинор.
– Но зачем же ей желать, чтобы женщины не испытывали радости от красивых нарядов? Зачем отрицать, что страдающим от одиночества детям нужны куклы?
– Многие выдающиеся люди восхищались идеями моей матери.
– Возможно, – мягко заметила Хоуп, – но мне почему-то кажется, что ваша мать не была счастлива. А вы сами, воплощая ее Рациональные принципы, приблизились к счастью?
Лицо леди Элинор задрожало.
– Для некоторых людей долг важнее личного счастья. – Это прозвучало совсем как цитата из речи ее матери.
Хоуп сжала руки.
– Может быть, но если удается совместить и долг, и удовольствие, то зачем же отказываться от счастья, когда оно возможно?
Леди Элинор нахмурилась. Ответа у нее не нашлось.
Все долго молчали. В конце концов, леди Элинор дрожащим голосом произнесла:
– Понятно. Спасибо, что объяснили вашу точку зрения. Я... мне пора идти. – Она встала и беспомощно огляделась вокруг, словно ничего не видя.
Себастьян и Джайлс поднялись.
– Бас? – Джайлc вопросительно посмотрел на друга.
Себастьян не двигался. Он в упор разглядывал Хоуп, а затем, когда друг пихнул его локтем в бок, неопределенно промычал:
– Да-да, конечно.
Джайлc открыл дверь.
– Леди Элинор.
– Б-благодарю вас, мистер Бемертон.
Тихо, с чувством собственного достоинства, леди Элинор попрощалась и вышла. Себастьян и все остальные последовали за ней в холл в полном молчании.
Лакея послали нанять кеб, что не заняло больше пары минут. Мистер Бемертон помог леди Элинор подняться в экипаж, затем посмотрел на Себастьяна: тот все еще стоял с застывшим лицом, погруженный в свои мысли. Джайлс закатил глаза, ловко запрыгнул в кеб и приказал кучеру трогать.
Как только экипаж тронулся, Джайлc тихо промолвил:
– Элинор, вам нужен платок?
Но леди Элинор не ответила. Она безучастно смотрела прямо перед собой, глубокая морщина прорезала ее лоб.
«А позвольте спросить, – рождаются ли у вас эти милые свидетельства внимания в результате мгновенного проблеска мысли или вы их придумываете заблаговременно?»
Джейн Остин. «Гордость и предубеждение». Перевод И.Маршака
– Если бы она только знала, что к подбору гардероба моя матушка подходила исключительно с научной точки зрения, – леди Элинор, мгновенно забыв о плохом самочувствии, вернулась к своему упрямому тону. – Одежда столь ярких оттенков пробуждает в мужчинах самые низменные инстинкты. Наша обязанность оберегать девочек от чего-либо подобного.
Джайлс уставился на нее:
– Не можете же вы всерьез воспринимать эту чепуху!
Карета остановилась напротив дома леди Элинор.
– Это не чепуха, а сущая правда! Моя мать лично занималась исследованием данного вопроса. Яркие цвета возбуждают мужчин.
Он вышел из кареты и повернулся, чтобы помочь леди спуститься.
– Так именно поэтому вы носите ужасные серые лохмотья?
Она недовольно посмотрела на него, но помощь все же приняла.
– Мои платья – вовсе не лохмотья. Они сшиты из самых высококачественных материалов: шелка, бархата и мериносовой шерсти.
– Но все они настолько серые, что вы сами становитесь похожи на мериносовую овцу.
Леди Элинор поднялась по лестнице, ключом отворила входную дверь и, резко обернувшись, с негодованием ответила:
– Я ношу теплые и удобные вещи, для чего, собственно, и предназначена одежда.
Он последовал за ней, лениво сузив глаза.
– А так же для того, чтобы скрыть любое проявление вашей женской сущности и не позволить мужчине желать вас.
Она фыркнула в знак неодобрения подобного прямого утверждения и попыталась стянуть с себя пальто. Джайлс подошел и с легкостью снял его с ее плеч. Держа пальто в руках на весу, он спросил:
– Куда это повесить?
– Сюда. Я сама.
Леди Элинор открыла дверцу шкафа и повесила пальто на крючок. Затем она отступила на шаг назад, выглядя при этом немного смущенной. Она разгладила складки на своем сером платье.
Джайлс уставился на ее бесформенный балахон, волосы, стянутые в тугой пучок и уродливый серый чепчик, затем посмотрел Элинор в лицо.
– Вы и понятия не имеете, ведь так?
Она выгнула брови и послала ему взгляд, полный презрения:
– Не имею понятия о чем?
– Об этом.
Он резко открыл шкаф, втолкнул ее внутрь и закрыл за собой дверцу. Темнота окутала их со всех сторон.
Она набросилась на него, колотя кулачками по его груди.
– Да как вы смеете?!
Он остановил ее, поймав ее руки своими.
– Вы же не боитесь темноты?
– Конечно же нет!
Его голос казался более глубоким чем обычно, когда он произнес:
– Я никогда не причиню тебе боли. И ты прекрасно это знаешь, Элинор.
Он замолчал.
– Я... я не давала вам разрешения называть меня по имени.
– Ты же знаешь, что я распутник, Элинор. Такие, как я не спрашивают разрешения. Мы сразу берем... – он придвинулся к ней, их тела соприкоснулись, – то, что хотим.
Она резко выдохнула и попыталась отстраниться, но пространство было слишком мало. Она запуталась среди множества висевших пальто.
– Ч-что вы, черт возьми, себе позволяете?
Ее ладони задрожали, находясь в его руках. Он ласково и нежно потер их своими большими пальцами, пытаясь успокоить ее. Леди Элинор сделала попытку освободиться, но напрасно.
– Я провожу эксперимент... с цветом.
– Что?
– Я испытываю теорию вашей матушки. О цвете. Проверяю, могут ли мои мужские потребности быть подавлены недостатком ярких цветов в одежде. Созерцая все эти женские тела, облаченные в буйные яркие расцветки, мне просто необходимо успокоиться. Поэтому я и искал тебя, – его большие пальцы не прекращали ласкать ее нежную кожу.
Она не произнесла ни слова. Тогда он добавил:
– Чтобы достичь умиротворения, мне понадобится каких-то несколько минут, вы же не должны сердиться. Ведь все ради... науки.
Молчание. Он чувствовал ее дыхание и то, как участился пульс под его пальцами.
– Что ж, пока эксперимент не закончится, о чем мы с вами будем беседовать? О, я придумал. Вы знаете, мне кажется, мой друг Себастьян Рейн ухаживает за вами.
