– Речел строит красивый город…
Эти слова внезапно прервали течение его мыслей, напомнили о том, зачем он пришел сюда и теперь стоит около маленькой хижины. Роза появилась на крыльце и села в кресло-качалку.
– Люди здесь еще не обжились как следует, – продолжала Роза. – Но, надеюсь, скоро мы увидим детей, играющих на улице. Жаль, что вас здесь не будет. Но уж такая у Речел судьба. Как только мужчины узнают, кто она, так сразу же убегают в противоположную сторону. И так всегда.
– Всегда? Даже не желая залезть ей под юбку? – с горечью произнес Генри.
– Последний, кто пытался это сделать, едва не лишился своего «мужского достоинства», когда получил от Речел удар коленом между ног.
– Речел больна, – помолчав, сообщил Генри. Он вспомнил, что жена проделывала с ним вчерашней ночью. Удар между ног показался ему более милосердным, чем та беспощадность, с которой Речел отняла его гордость, растоптала и бросила на пол, смешав с пылью.
– Об этом не волнуйтесь. Здесь достаточно людей, которые могут позаботиться о ней в случае надобности.
– Понятно. Мне следовала знать, что вчерашнее проявление материнской любви было лишь минутным капризом. Но все же это помогло Речел.
Генри вытащил из кармана монетку, подбросил вверх и поймал в раскрытую ладонь:
– Вы ждете, что я вам заплачу…
– Меня мазали дегтем и валяли в перьях. А потом избивали палками. Так что ваши оскорбления для меня то же самое, что помочиться на ветру…
Генри отвернулся. Неприкрытая, откровенная грубость Розы, даже один ее вид вызывали у него отвращение. Он решил про себя, что мать в случае чего позаботится о дочери, и зашагал было прочь.
– Вы и Речел останавливались у Финнегана по пути сюда? – донесся до него вопрос.
– Да, мы останавливались у Финнегана, – равнодушно отозвался Генри.
– Маэв – настоящая женщина. Преодолела все несчастья, которые ей уготовила судьба. Маэв родом из Королины. Ее отец погиб на войне, а мать переехала на Запад и вышла замуж за старого мерзкого типа, который любил маленьких девочек. Он совратил Маэв, а когда вдоволь набаловался, продал ее мне. Я предоставила ей выбор: или пятьдесят долларов и свобода, или работа на меня. Маэв была одной из моих лучших девочек.
У Генри застрял в горле комок. Казалось непостижимым, что жизнерадостная, энергичная хозяйка ранчо когда-то была «одной из лучших девочек» Розы.
– Трудно поверить, правда? Во всей округе нет более порядочных людей, чём Маэв и Эамон. Они трудолюбивы и честны. Если хорошо подумать, Эамон тоже повел себя как настоящий мужчина. Богобоязненный человек, а ведь полюбил и сумел вытащить из грязи ту, о которую все вытирали ноги.
– Вы так считаете? – нетерпеливо спросил Генри.
– Это правда. Другое дело, что некоторые женщины рождаются проститутками. Для них грязь – не грязь. Я говорю о себе. Мне нравились мужчины. Я испытывала удовольствие, когда давала им то, что они не решались попросить или чего не могли добиться от своих закутанных в кружева женушек. Еще большее удовольствие я получала, когда брала их деньги. Только с деньгами одинокая женщина может хоть как-то выжить. Речел это знает. Она не родилась проституткой, поэтому и купила себе мужа. Просто поняла, что на свете немного таких мужчин, как Эамон, и встреча с ними маловероятна.
Генри почувствовал, что его самолюбие больно задели:
– Разве Речел не встретила порядочного мужа?
– Она плохо представляла, что такое порядочность. Это как красивая вывеска на пустой лавке. Каждый может прицепить такую, если выложит деньги… – Роза начала раскачиваться в кресле. – Речел не хотела жить в доме с красным фонарем: ей нужна была другая вывеска. Мне кажется, что Речел просчиталась.
Генри подумал, что Роза, наверное, вложила в свою проповедь на тему о порядочности какой-то важный смысл. Но его это не волновало.
– Я повторяю, мэм! – произнес Он. – Назначьте цену: сколько стоит право заботиться о Речел?
Роза прищурилась:
– Дайте ей то, что она хочет.
– Она уже получила то, что хотела, – с горечью заметил Генри.
– Думаешь, она хочет тебя? – резко возразила Роза. – Подумай получше, Хэнк. Ты – это только средство, чтобы согреть постель. Дело в другом. Есть одна вещь, которую она всегда хотела, глупая вещь…
– Я устал от ваших философствований, мэм.
– Хорошо.
Роза кивнула, встала с кресла-качалки и подошла к Генри. И он внезапно разглядел в ее облике не только отталкивающую грубость и цинизм, но и гордость, смешанную со страданием.
– Назовите вашу цену, – повторил он.
– Речел любит меня. Она не должна этого делать, но она больше слушается своего сердца, чем разума. Посмотри, сколько добра Речел сделала людям, – искренне, бескорыстно. Она и мне желает добра, потому что я – ее мать. Но Речел верит в то, что говорят о ней другие… из-за меня.
– Так чего же она хочет? – настаивал Генри.
– Любви. И еще спасения души, избавления от грехов.
Роза вернулась в хижину, а Генри еще какое-то время оставался у крыльца. Несколько месяцев назад он говорил Речел, что боится испортить ее прямой и открытый характер, а она обещала не пытаться избавить его от грехов. По иронии судьбы, теперь он чувствовал, как избавляется от грехов вопреки ее обещаниям.
Октябрь
Генри исчез, вновь вернулся в черный мир своих чудовищ и видений… Так казалось Речел. Он появлялся только, чтобы сделать какую-нибудь работу, поесть и вежливо справиться о ее здоровье. Да, он находился рядом, в одной с ней комнате, но это было лишь физическим присутствием, не более: она чувствовала, что душа его далеко.
Речел и сейчас, два месяца спустя, помнила, как после разговора с Розой Генри возвратился в дом и молча сел на стул напротив дивана, на котором она по-прежнему лежала. Она не делала попытки заговорить с мужем. Не осталось ни сил, ни желаний – все отняло представление, которое она устроила Генри ночью. Тогда Речел действовала, повинуясь, скорее, гневу, нежели разуму. Она разыграла перед мужем роль шлюхи, и эта роль великолепно удалась ей.
Шлюхи рождают шлюх.
Кошмар Генри стал ее кошмаром.
Роза пришла через час, и Генри сразу удалился в комнату с холстами и красками. Он вновь погрузился в занятия живописью, и эта очередная вспышка его увлечения растянулась на два месяца. Все это время Роза ухаживала за дочерью, как за маленьким ребенком. Когда Речел чувствовала себя хорошо, Роза учила ее читать и писать. Казалось, Речел обрела, наконец, счастливое детство и материнскую ласку, пусть даже на пару месяцев и с опозданием на годы.
Мать и Роза разговаривали очень мало, но в этом не было особой необходимости. А то, о чем они говорили, касалось лишь повседневных забот: здоровья Речел и огорода Розы. Речел знала, что ее самочувствие улучшается, недуги, преследовавшие ее первые пять месяцев беременности, наконец, отступили.
