— Ну вот, — сказал он. — Наконец-то две сотни лет спустя все закончилось.
Он поднял голову и посмотрел на Викторию.
На ее глазах были слезы. Смахнув их, она кивнула:
— Да. Все закончилось. Ты сделал то, за чем пришел.
Рауль направился к ней, отбрасывая ногой с дороги валявшиеся повсюду детали доспехов — кольчуги, наколенники и нагрудники. Добравшись до Виктории, он взял ее лицо обеими руками и долго всматривался в него, как будто пытаясь не только увидеть глазами, но и осознать разумом и сердцем, что она все еще жива.
Потом он с необузданной страстью поцеловал ее в губы, уничтожая воспоминание о ее страхе, унижении и беспомощности в руках Закери и Жан-Пьера.
Она забыла обо всем, кроме него. Ей был нужен только он — его жар, его запах, его дыхание и его руки на ее теле. Он был жив.
Они оба были живы.
Очевидно, этот поцелуй и для него был тем, что требовалось, потому что, когда Рауль поднял голову, на губах его появилась улыбка.
— Мы победили. Мы взяли дворец, но теперь мне надо вернуться на поле боя и снова победить.
— Нет, — сказала Виктория, загладив назад его волосы, упавшие налицо. — Нет, останься со мной. В безопасности. — Она сразу же поняла, что выбрала неправильный побудительный мотив, и исправилась: — Нет, останься со мной, чтобы я чувствовала себя в безопасности.
Он усмехнулся. Его было не так-то легко одурачить.
— Ты, моя дорогая, можешь сама позаботиться о себе. Сколько раз ты подтверждала это?
— Никогда, — сказала она слабым женственным голоском.
— Поздно. Теперь тебе меня не одурачить. После того как ты выстрелила в ружье, которое держал в руке Жан-Пьер, мне следовало тоже стрелять в него. Но у меня был только пистолет, поэтому я бросился на него. Ведь моя точность стрельбы не идет ни в какое сравнение с твоей точностью. — Он рассмеялся, как будто только сейчас понял, как сильно удивила его ее меткость. — У тебя потрясающе зоркий глаз!
— Мне не хотелось бы разочаровывать тебя, но я не пыталась выбивать выстрелом ружье из его руки, а пыталась прострелить его сердце.
Он снова рассмеялся:
— Ты удивительная женщина.
Он снова поцеловал ее — на сей раз нежно, ласково, вдыхая ее аромат, как будто насыщаясь жизненной силой.
— Мы переживем это, не так ли? — сказала она, легонько прикоснувшись к полученным в поединке ранам, которые все еще кровоточили.
— Мы выиграли самую важную битву, — сказал Рауль. — Мы победили вместе.
Она так обрадовалась, что стало трудно дышать, и улыбнулась дрожащей улыбкой.
Он улыбнулся в ответ, взглянув на нее подобревшими зелеными глазами, в которых она прочла гордость, тепло, решимость и даже… неужели любовь?
Они без слов говорили друг другу всякие важные вещи, и у нее впервые появилась надежда, что даже если он не может говорить о своих чувствах, он ощущает эмоции, которые переполняют ее.
— Виктория… — произнес он, проводя пальцами по ее щеке, — когда я был ребенком, я уехал, оторвавшись от тепла материнских рук и мудрости дедушки, и прибыл в холодную, сырую Англию, чтобы жить со своим отцом. В первые месяцы пребывания там я думал, что умру от одиночества и отчаяния, но меня согревала надежда, что когда-нибудь я вернусь в Морикадию и снова увижусь со своими родными. Когда дед и мама умерли, а мой отец не позволил мне даже как следует оплакать их, я почувствовал себя так, как будто мне ампутировали конечность или вырезали сердце.
— Рауль… — Виктория прикоснулась к его волосам, отыскивая слова, которые могли помочь залечить его раны, — мне очень жаль, что с тобой такое случилось.
— Я не могу дать тебе то, чего не имею, и я знаю, что ты считаешь Англию единственной цивилизованной страной в мире. Возможно, так оно и есть, но, Виктория… — он взял ее за руки, — Виктория…
Раздался мощный удар в дверь, ведущую в тронный зал.
Виктория вздрогнула и посмотрела на дверь.
Удар повторился. Дверь заскрипела, готовая сломаться. Последовал еще удар.
— Они воспользовались тараном, — сказал Рауль.
В высоких окнах задребезжали стекла. Но здравомыслящая Виктория оценила ситуацию и сообщила:
— Задвижка дубовая, но очень старая. Скобы металлические, но тоже очень старые. Они едва ли долго продержатся.
Наклонившись над телом Жан-Пьера, Рауль взял его пистолет и передал его Виктории. Она проверила, заряжен ли он — он был заряжен, — и кивнула.
Рауль достал из-за голенища сапога кинжал и взял саблю, которой убил Жан-Пьера.
Рауль стоял посреди зала вспотевший, испачканный кровью, злой и сосредоточенный, сжимая старинную саблю и готовый драться. Виктория подняла с пола щит и вручила ему.
— Что бы ни произошло, ты всегда был и будешь моим героем. И я обещаю разумно использовать свой выстрел.
Он одарил ее озорной пиратской улыбкой:
— Ты королева до кончиков ногтей.
Это было своего рода предложением.
Раздался страшный грохот, и задвижка сломалась. Двери распахнулись, ударившись о стены. В тронный зал с оружием наготове влетела дворцовая стража под предводительством Битгора.
Стражники уставились на Рауля и Викторию.
Потом посмотрели на мертвого Жан-Пьера.
Биттор издал какое-то глубокое гортанное рычание. Его налитые кровью глаза остановились на Рауле.
— Я убью тебя! — рявкнул он, вваливаясь в комнату.
Виктория в ужасе глотнула воздух.
Рауль поднял щит и меч.
И тут один из стражников сказал:
— Да здравствует король Морикадии Сейбер!
Биттор повернулся к нему:
— Что ты сказал?
Весь отряд стражников, чуть помедлив, громко повторил:
— Да здравствует король Морикадии Сейбер!
— Я убью вас всех! — заорал Биттор и неуклюже бросился к ним.
Стражники отработанным движением подняли свои ружья, прицелились в Биттора и выстрелили.
Залп — и Биттор рухнул на пол, изрешеченный пулями.
Все еще не опуская ружья, стражники посмотрели на тело Биттора, распростертое на полу. Потом, словно благодатный дождь после засухи, на их лицах появились улыбки, и они повторили:
— Да здравствует король Морикадии Сейбер!
Войдя в тронный зал дворца в Тонагре, командир французов Франсуа был встречен тихим мерным жужжанием голосов. Придворные, хорошо одетые и дисциплинированные люди, внимательно осмотрели его, поклонились и, как это положено цивилизованным людям, разошлись по своим делам. Какой-то тяжело раненный человек — бледный и, судя по всему, англичанин — сидел возле ярко пылающего огня, беседуя с одетой в черное престарелой морикадийской вдовой.
