Ознакомительная версия.
Тоньо перехватил его руку, заставив обхватить ствол, прикрыл глаза и выдохнул сквозь стиснутые зубы.
— Ну!
Сжав пальцы, Морган двинул туда — сюда. Тоньо застонал, откинув голову и почти не слыша неуверенного:
— Ну же, ужин ждет, Тоньо!
Какой к черту ужин, когда так, так…
— Смерть — это, оказывается, так остро, Морган… — глянул на пирата, не отпуская его руки. — Еще!
— Ты жив, — настойчиво повторил Морган.
Поймал его взгляд и удерживал, пока ласкал, гладил, и тихо повторял его имя… Дыхание у Моргана срывалось, голос стал высоким и таким ломким, будто не он, а его ласкают. И от этого наслаждение было еще острее, еще слаще, и возвращалось откатом к Тоньо, пока не выплеснулось — забрызгав пирату руки и лицо.
— Морган, иди сюда, — Тоньо потянул его за руку, поднял с пола и прижал к себе, кожа к коже… да черт с ним, с батистом, все равно — близко, жарко. Совсем не похоже на смерть. И единственный поцелуй был не похож на смерть. Потому что у Моргана были горячие и сухие губы, и он все еще пах потом, кровью и морем, и ответил на поцелуй завороженно и жадно, и совсем неумело.
Мальчишка.
Даже убивать жалко.
А до рассвета еще чертовски долго. Целая жизнь.
К черту. До рассвета можно ни о чем не думать. Слово чести — такая удобная штука!
Морган опомнился. Почти. Сказал почти ровно, почти не сбивая дыхания:
— Ну же, гость, идем к столу. Не оскорбляй моего кока.
— За стол полагается садиться в штанах, благородный сэр, — засмеялся Тоньо и слегка толкнулся бедрами.
— Так оденься, — Морган продолжал смотреть ему в глаза и светски улыбаться.
— Так отпусти мой член, — так же светски парировал Тоньо.
— Так отпусти мою руку.
Тоньо рассмеялся.
— Твоя партия, благородный сэр.
Потом они ели и беседовали, как старинные друзья. О погоде, видах на урожай, особенностях английского и испанского такелажа и прочих ужасно важных и интересных вещах. Целых три перемены блюд, не отрывая друг от друга глаз. И Тоньо все яснее понимал, что не хочет умирать один. Впрочем, и умирать хотелось все меньше, даром что его жизнь закончилась вот уже три часа как.
Глава 4**, где говорится о китайском мудреце Лао — Цзы и правильном применении веревки
К тому моменту, как вышколенный стюард — диво дивное для пиратской посудины, но удивляться Тоньо уже устал — принес свежие фрукты на десерт, Морган успел рассказать десяток завиральных историй из жизни джентльменов удачи, а Тоньо — половину трехлетней давности сплетен родом из Мадрида с Севильей, а на закуску парочку анекдотов о студиозусах, к коим имел честь принадлежать аж целых шесть лет. Пожалуй, кафедры права и алхимии в университете Саламанки были его самым лучшим воспоминанием, и если бы сейчас ему предложили прожить жизнь заново — это он бы повторил. Правда, двадцати четырех лет никто не предлагал, всего лишь несколько часов, но их Тоньо намеревался прожить с максимальным удовольствием. И успеть все, что только можно успеть за одну ночь. Сон сюда не входил.
Судя по взглядам Моргана, в его планы сон тоже не вписывался. А вот задушевная беседа — очень даже.
Потому что, едва дослушав бородатый анекдот о школяре, трактирщице и падре, он спросил:
— Антонио, почему граф де ла Вега — всего лишь канонир, а не капитан? На первый взгляд не слишком почетная должность для столь родовитого дворянина.
Такой прямоты Тоньо не ожидал. Все еще. Быть может потому что среди благородных донов не принято спрашивать о столь личном и скорее всего неприятном, а Морган сейчас вел себя так, что легче легкого было забыть, что он — пират, а Тоньо — его пленник.
Следовало бы возмутиться, сказать, что это не его дело, тем более что это в самом деле не его дело, но… смысл? Портить вечер? Или путать честь со спесью, как некоторые? Да ну. Последние часы можно потратить с большим толком.
— Я предпочитаю быть лучшим на обоих океанах канониром, нежели дерьмовым капитаном, Морган. К тому же, когда я поступал на флотскую службу, я не был графом де ла Вега. Титул принадлежал моему старшему брату…
«…которому спесь успешно заменяла честь», — добавил про себя и замолк, взялся за нарезанный дольками красный сицилийский апельсин. Дивно вкусный и сочный. Но Морган не считал нужным сдерживать любопытство.
— Семейная традиция? Младший сын должен стать военным? Или здесь что-то иное?
— Иное. — Тоньо дернул углом рта: вспоминать о брате было неприятно, а о причине, по которой он, человек сугубо мирный и светский, оказался на службе, и подавно. — У меня был прекрасный выбор, Морган. Или флот, или большое недоразумение с Инквизицией. Как видишь, я выбрал флот. Всегда любил артиллерию, к тому же… — он пожал плечами и продолжил: — Мой драгоценный брат ненавидел море, а значит, шансов встретиться с ним здесь было меньше всего, что несказанно меня радовало.
«Настолько, что о своей ненависти к морю я почти забыл, а пушки почти примирили меня с войной».
Морган задумчиво кивнул.
— Понимаю, Антонио, — и улыбнулся. — Сложно представить вас придворным, но канонир вы, милостью неба, прекрасный.
Еще бы, подумал Тоньо. Истинный Альба и огонь — всегда прекрасное сочетание. Ты даже не представляешь, Морган, насколько прекрасное! Если б чертов матрос не ударил меня по голове, ты бы восхищался со дна морского, как и все, кто посмел приблизиться к «Санта-Маргарите» на расстояние выстрела.
— Отчего же сложно? — спросил он вслух. — Придворная жизнь бывает очень веселой. Почти как жизнь птичника. — Он скроил надуто — спесивую физиономию и курлыкнул по-индюшачьи.
Морган моргнул от удивления. Расхохотался.
— Вы неподражаемы, дон! — От смеха Морган даже уронил четки, которые с начала беседы вертел в руках.
Не на пол, правда, на колени. Странные, нехристианские четки: длинные, без креста, мерцающие всеми оттенками зеленого. — Турецкие, — объяснил он, проследив взгляд Тоньо. — Принадлежали одному из их офицеров. Приносят удачу!
— Если удачей считать встречу с самим Морганом… — хмыкнул Тоньо. — Что-то мне подсказывает, что турок думал иначе. Не люблю турок, они чересчур бешеные и жадные даже для пиратов.
— Совершенно согласен, — улыбнулся Морган. И, понизив голос, добавил: — Но, дон Антонио, разве наша встреча для вас так уж отвратительна? Мне казалось, подобную беседу можно считать удачей.
— Как сказал мудрейший Лао Цзы, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. — Протянув руку, Тоньо накрыл ладонью пальцы Моргана, сжимающие четки, и продолжил ему в тон: — Но мне больше нравится другое изречение, вырезанное на столе в одной из таверн Саламанки, видимо, для лучшего усвоения студиозусами: когда удача поворачивается к тебе лицом, помни, что кто-то сейчас созерцает ее зад.
Ознакомительная версия.
