— Подойди ко мне, дитя, — строго сказала Венера, не обращая внимания на слова супруга. Она, протянув руку, сделала к девочке несколько шагов. Флер послушно вложила в нее свою ручку, словно жертва, кладущая голову на плаху. Стиснув ее, тетка вывела Флер из столовой и увлекла за собой вверх по лестнице. Миновав коридор, устланный пыльными коврами, они оказались у входа в апартаменты матери.
В доме царила необычная тишина. Длинные напольные часы, стоявшие на лестничной площадке, остановились и больше не тикали. Через маленькое окошко пробивался тонкий солнечный луч, в котором замерли подвешенные в воздухе пылинки. Высокая белая дверь отворилась, и в нос ей ударил знакомый спертый воздух. Но она почувствовала и другой запах, запах матери, похожий на запах увядшего цветка, только он был значительно крепче и бесконечно отвратительнее — какой-то сладковатый, нечистый, тошнотворный!
Флер увидела мать. Она лежала, как всегда на кровати, нет, не совсем так, как обычно. Теперь она лежала не на подушках, а на матраце, простыня покрывала ее до подбородка, а руки были сложены на груди. Мать лежала тихо-тихо. Венера подвела ее к кровати поближе. Все тело Флер сопротивлялось, ноги ее отказывались идти, и она наконец осознала, что ей не хочется находиться здесь, в этой спальне. Они стояли возле самой кровати.
— Твоя мать умерла, Флер, — сказала Венера. — Теперь поцелуй ее в последний раз.
— Нет, — ответила Флер, чувствуя сухость во рту. — Прошу вас, не надо.
— Ты должна, — настаивала на своем тетушка Венера.
Железной хваткой сжав запястье Флер, она подтащила девочку к самому краю кровати. Сопротивляться было бесполезно.
После этого Флер одна сбежала по лестнице, вся в слезах, не видя из-за них ничего перед собой. Она чуть не сбила с ног дядю Фредерика, стоявшего в нетерпении у лестницы в ожидании дальнейших событий.
— Флер, дорогая, — воскликнул он, хватая ее за руку и останавливая на ходу. Подняв к нему свое искаженное лицо, она по его глазам догадалась, что он все понимает — смерть матери, боль и гнев Венеры, не замечаемое прежде одиночество маленькой девочки. Это напугало Флер больше, чем та скорбная картина в спальне.
— Прошу вас, отпустите меня, — только и сумела она вымолвить. Но дядя Фредерик сразу сообразил, что ей нужно. Он поспешил с нею в сад и там наклонил ей голову, когда ее стошнило прямо в желтофиоли. Он не отверг противной девчонки, желавшей смерти собственной матери, нет, он подвел ее к деревянной скамье в освещенном ярким солнцем углу сада и там посадил к себе на колени. Они так долго сидели молча, чувствуя, как медленно огибает солнце вишневое дерево у них за спиной. К чему слова? Он ласково прижимал Флер к себе.
Когда наконец сэр Ранульф вернулся, стало ясно, что он не намерен заниматься своим маленьким сыном. Тетушка Эрси забрала Ричарда к себе. Это был очень милый мальчик, все недостатки своих первых двух лет жизни он преодолел и теперь был нормальным, полнощеким, шумным непоседой. Эрси была от него без ума, баловала его, пичкала леденцами. Наступила пора отправлять Ричарда в школу. Сердце у нее разрывалось на части от предстоящей долгой разлуки, но она не артачилась, понимая важность образования. Не протестовала она и тогда, когда однажды ее муж Маркбай заметил, что мальчик должен проводить каникулы в родительском доме.
Флер осталась в доме одна под присмотром своей последней гувернантки. Фредерик хотел забрать ее к себе, как Эрси Ричарда, но этому воспротивилась Венера, хотя, по его мнению, она первая должна была бы сделать такое предложение. Венера, не утратив интереса к воспитанию Флер, приглашала племянницу к себе, когда Ранульф уезжал из дома надолго, и если ее влияние на девочку не было до конца плодотворным, то его нельзя было назвать и бесполезным.
Когда Флер исполнилось восемнадцать, она с согласия тетушки, воспользовавшись полным безразличием отца к семейным делам, уволила гувернантку и взяла в свои руки бразды правления. Несмотря на удивительную красоту, Флер в двадцать четыре года не имела ни одного романтического увлечения, а тетушка Эрси, которая считала, что девятнадцать лет — это предел для незамужней девушки, постоянно оплакивала издержки образования, лишившие ее племянницу естественного женского призвания.
Но отнюдь не образование и не высокая ученость отличали Флер от остальных молодых женщин ее круга. О любви она знала только одно — что это привязанность, которую она испытывает к слугам, к домашним животным. Семейные сцены, свидетельницей которых она была, оставили в ее душе свой след, поэтому большую часть свободного времени она посвящала благотворительности, так страстно осуждаемой тетушкой Венерой. Она постоянно проявляла участие к беднякам и больным своего прихода.
Флер уже привыкла к постоянному одиночеству, ей нравилось ее независимое положение, и вообще она была вполне довольна своей жизнью и не имела абсолютно никакого желания ничего в ней менять. Флер считала, что, вступив в брак, она вручит какому-то мужчине власть над собой, и такая перспектива ее отнюдь не привлекала. Что же касается интимных, любовных отношений с человеком такого же высокого ранга, как она сама, то ей никогда не доводилось видеть, как этим занимаются, да и сама не умела этого делать.
С кривой усмешкой тетушка Венера наблюдала, как ее несравненные женские качества привлекали, как мотыльков освещенное окно, множество молодых людей. Они, подобно крылатым существам, тупо бились о прочное стекло головами, кружившимися от такой перспективы. Претенденты никак не могли связать поразительную внешность мисс Гамильтон — золотистые локоны, небесно-голубые глазки, цвет лица английской розы — с ее силой воли и независимостью здравого ума.
Венера была уверена, что рано или поздно Флер выйдет замуж. Но так как племянница ничего не жала о любви и об этом вообще не думала, то она предполагала, что Флер в конечном итоге заключит брак с каким-нибудь подходящим человеком, быть может даже с тем, кого она, тетушка Венера, ей представит и порекомендует. Она и не подозревала, что внутри Флер дремало ее «я» и у этого «я» были свои потребности, отрицать которые было просто невозможно.
Хотя Флер пока не отдавала в этом себе отчета, она подсознательно чувствовала, что существует другая жизнь, существует другой разум. Если они окажутся рядом с ней, то она их не пропустит. В противном случае она ни за что не пойдет на компромисс сама с собой, не станет хоронить себя заживо в пресном, непривлекательном браке, который навязывают ей тетушка с отцом.
