— Нам нужно о стольком поговорить с тобой, Мария, — шепнула она, пожимая девушке руку и обещая утешение и поддержку.
Помолвка, казалось, ничего не изменила в течение жизни Марии. Утром она, как всегда, собралась в больницу. Энкарнасьон с удивлением посмотрела на нее:
— А разве мы с тобой не поедем по магазинам, доченька? Ведь пора уже всерьез подумать о приданом.
— Больные ждут меня, мамочка. Им всем нужна моя помощь, — отвечала Мария. — Я не могу их оставить. А по магазинам можно поехать и в другой раз.
— Ну, хорошо, не буду тебя неволить. Ты, наверное, права, — согласилась Энкарнасьон.
Больница была единственным местом, где Мария чувствовала себя хорошо. Она отвлекалась от собственных тягостных мыслей и радовалась, принося облегчение другим. Там она черпала душевное мужество для того, чтобы с достоинством исполнить волю отца.
Но на этот раз мысли ее невольно возвращались к молодому сержанту. Она видела его глаза, и они говорили с ней так красноречиво, слышала его проникновенный голос, и сердце ее начинало биться чаще.
Она накормила своих старушек, дала им лекарство, но мыслями улетела далеко-далеко.
— Мария! — окликнул ее доктор Падин. — Там раненый! Займись им, я скоро приду!
Мария заторопилась в щелястую, наскоро сбитую из досок приемную. Подняла голову, и — перед ней стоял вчерашний сержант!
— Вы ранены? — с тревогой спросила она, прикасаясь к его руке.
— В самое сердце, — отвечал он, проникновенно глядя на нее.
— Что это значит? Вас не надо перевязывать? — недоуменно спросила Мария, и лицо ее приняло строгое выражение.
— Простите за ложь! Но я не мог не увидеть вас! Я не спал всю ночь, отложил все дела, узнал, где вы, и теперь счастлив!
Сердце Марии забилось часто-часто, щеки вспыхнули, разум твердил одно: бежать, поскорее бежать!
— Прощайте! Вы отнимаете у меня время, а я нужна настоящим больным! — сказала она прерывающимся голосом.
— Вы нужны мне куда больше, чем им! — пылко воскликнул молодой человек.
— Представляешь, он провел в больнице целый день! — рассказывала Мария сестре о событии, которое стало самым важным в ее жизни и которое перевернуло ее жизнь. — Носил корзины с бельем, помогал переносить раненых, готов был повиноваться малейшему движению моей руки и при этом так смотрел на меня, словно не было в мире человека счастливее…
— И тебя я впервые за много дней вижу счастливой, — подхватила Виктория, целуя сестру. — Не отчаивайся, Мария! Мы будем с тобой счастливы. Сегодня, возвращаясь от Асунсьон, я видела генерала своей мечты, он ехал по соседней улице.
— Как я завидую тебе, Виктория! Ты свободна, ты можешь быть счастливой! А я… — слезы показались у Марии на глазах. — Я обручена. Даже знакомиться с ним я не имела права!
— Глупости! — пылко возразила Виктория. — Ты давала слово Гонсало, потому что никого не любила, а теперь полюбила, я же вижу, что полюбила! И значит, заберешь свое слово обратно, и дело с концом!
Но видя, что Мария по-прежнему горько плачет, обняла ее и принялась утешать.
— Погоди! Мы все расскажем Асунсьон. И она тебе поможет! Асунсьон поговорит с папой! Она отлично с ним справляется. Сегодня утром они просто ужас как поссорились. Папа хотел, чтобы Асунсьон навсегда поселилась у нас. А тетя сказала, что после твоей свадьбы вернется в Европу, а пока будет жить у себя в доме. И папе пришлось согласиться, представляешь?
Мария сквозь слезы улыбнулась. Да, да, правда, еще не все потеряно, для нее забрезжил какой-то свет, какой-то выход. До вчерашнего дня она не верила Виктории, что можно влюбиться с первого взгляда, но вот, и сама влюбилась так же. И теперь все ее счастье, вся ее жизнь — в темноглазом сержанте! Да, она пойдет к тетушке, пойдет завтра же утром!
Сколько лет никто не жил в доме Асунсьон! Она и уехала из него, потому что ощущение несчастья преследовало ее в этом доме. И если бы не Хулиана, не переступила бы его порога и сейчас.
Хулиана, служанка из их имения, с детства прислуживала Асунсьон, они любили друг друга как подруги, как сестры. И надо же, чтобы именно Хулиана приехала из поместья на помолвку Марии с разными подарками и припасами. Асунсьон была счастлива увидеть ее и тут же забрала к себе. Энкарнасьон, разумеется, не возражала.
Хулиана огорчилась, увидев, что Асунсьон бродит по собственному дому как потерянная, не зная, за что браться, да и не очень-то этого желая. Слишком много дурных воспоминаний нахлынуло на Асунсьон.
— А знаете, как у нас в деревне избавляются от призраков? — весело спросила Хулиана. — Устраивают в нем развеселую вечеринку! Пропляшут до утра — и призраков как не бывало!
Асунсьон, радостно рассмеявшись, обняла Хулиану.
— Я так и сделаю! Беги на рынок, там всегда толчется множество праздного народа. Пусть все бегут ко мне убираться. А потом мы будем плясать всю ночь!
Сказано — сделано. Работа закипела. И полдня не прошло, как в доме все сверкало и блестело.
— Теперь и гостей можно звать! — весело сказала Асунсьон.
И по всему городу полетели приглашения.
— Удивительная женщина! — сказал дон Федерико Линч, получив приглашение. — И дня не прошло, как она вернулась, а уже устраивает званый вечер. Удивительная и обольстительная.
Впервые за много лет дон Федерико чувствовал себя счастливым. Впервые за много лет он был доволен собственным сыном: Гонсало занимался делами, не напивался допьяна и прекратил якшаться с разным сбродом. После женитьбы он и вовсе станет безупречным английским джентльменом. В доме Линчей вот уже несколько месяцев царил непоказной мир и покой.
Но покой этот был нарушен утренним стуком в дверь. Никто и никогда не тревожил хозяев так рано, о чем и сообщил посетителю вышедший на стук слуга. Дон Федерико по утрам работал, никого не принимал.
— Тогда передайте ему письмо, когда сочтете нужным, — попросил молодой человек с приятным и открытым лицом, который с провинциальным простодушием уже вошел и расположился в гостиной, приготовившись ждать столько, сколько понадобится.
Слуга пожал плечами и отправился относить письмо. К его удивлению, дон Федерико немедленно пригласил молодого человека к себе в кабинет.
— Рад познакомиться с тобой, Адальберто, — тепло поздоровался он с молодым человеком.
— И я очень рад, — отвечал Адальберто, — матушка говорила мне, что вы старинный друг моего покойного отца и поэтому можете мне помочь. Вчера я попробовал устроиться сам, но мне сказали, что без солидного поручительства в Санта-Марии работать в газету не устроишься.
