– Посмотри, какой чудный мальчик! – Дженни машинально перешла на шведский язык. Счастливая улыбка юной матери сказала ей больше слов.
– Мне нужно идти к своей девочке, но я скажу, чтобы тебе прислали помощь… «Вио-лет-та Вен-ти», – прочла она имя на бирке. – Я пришлю… Нет, нет, не вставай. – Женщина сдернула с головы платок и намочила в тазу, стоявшему рядом с постелью. Трясущимися руками она мыла малыша. Он размахивал ручками и гугукал от удовольствия. – Дай-ка, я оботру его… и потом пойду, – Дженни заставила Виолетту лечь. – Ему нужны пеленки, одеяльце. – С помощью платка она показала, как ребенка нужно запеленать, и стала снимать шаль. Женщина жестом остановила ее и вытащила из-под койки кусок овчины. Обработанная сторона была гладкой и мягкой, как замша. Шелковистый мех отливал золотом.
– Как замечательно приехать в Америку одетым в золотые одежды. – Дженни завернула новорожденного и положила рядом с матерью.
– Виолетта, я должна идти к моей Ингри и… что ты делаешь? – Она все еще говорила по-шведски. Женщина сунула ей в руки маленький гукающий сверток и сложила руки на груди.
– Он твой сын, Виолетта. Я не могу взять его у тебя. – Когда Дженни отрицательно покачала головой, Виолетта с мольбой протянула к ней руки. Потом прижала ладонь к своей груди, потом махнула в ту сторону, откуда они приехали. Указав на ребенка, отрицательно качнула головой.
– Ragazzo[7] – американец, – сказала она. – Я malata.[8]
– Mal… malata? Даже если ты больна, если они захотят отправить тебя назад в Италию, твой сын должен быть с тобой. Здесь он будет сиротой. Виолетта, у меня нет молока… мне нечем кормить его… нет денег… документов, – Дженни показала на грудь женщины, на бирку с именем. Виолетта поняла. Она потянула шаль Дженни и спрятала малыша в глубоких складках.
– Crossa capo come Statue Liberta,[9] – сказала она, сравнив шаль с одеждой мисс Либерти. Женщины пристально смотрели друг другу в глаза. Дженни молчала.
– Назови Эллис… Эллис Айленд Винченте, – говорила женщина, заливаясь слезами. Дженни разобрала всего несколько слов, но их смысл был ей понятен.
– Да, накидка у статуи большая, Виолетта. И пол моей шалью достаточно места. Имя твоего сына – Эллис Айленд Винченте Венти. Эллис – в честь острова, Винченте – отца, Венти – в твою честь. Я возьму его с собой в Айову. Я буду заботиться О нем, как о собственном сыне. Обещаю тебе.
– Айова, – повторила Виолетта и закрыла глаза. Когда она открыла глаза, ни Дженни, ни малыша уже не было.
Ингри исчезла.
На том месте, где Дженни оставила Джоко Флинна с девочкой на руках, сидела на развязавшемся узле, из которого торчали бедные пожитки, маленькая согбенная старушка с длинной растрепанной косой. На ней было надето чистенькое черное платье и мятый, но белоснежный передник.
– Помогите, – тонким голоском просила женщина.
Она вцепилась костлявыми пальцами в шаль Дженни, из-под которой появился младенец Эллис. Освещенный солнцем, он вдохнул свежий соленый воздух и с негодованием уставился еще бессмысленным взглядом на окружавший его беспокойный мир. Удивленная – куда подевалась ее немощность – старушка быстро взглянула на Дженни, поправила шаль, прикрыв ребенка, и резво вскочила на ноги.
– Красивый ребенок, красивый, – улыбаясь беззубым ртом, прошамкала она по-итальянски. Встревоженно озираясь по сторонам, Дженни попросила ее помолчать, и та, соглашаясь, кивнула головой. С живыми, блестящими глазами-бусинками, проворная, как воробышек, и совсем не беспомощная, она ловко и быстро уложила вещи и связала узел. Потом подхватила Дженни под руку.
– Моя малютка… О, Боже, моя вторая малютка… золотоволосая маленькая девочка, Ингри. Она осталась на этом самом месте, а теперь ее нет… пропала… – Голос девушки дрожал, в глазах застыло отчаяние.
– Да, да, с желтой головкой. Идем, – старушка кивнула и потащила ее за собой, время от времени заглядывая под шаль и воркуя с ребенком. Они влились в людской поток, текущий по сходням на причал и дальше по пристани к баржам, которые отвезут иммигрантов на остров Эллис. Взволнованных, суетящихся людей разделили на группы по национальностям и языкам. Переводчики велели сгрузить большие чемоданы и тюки на нижнюю палубу барж. Самих иммигрантов также небрежно, как и вещи, запихнули на верхнюю палубу.
– Ты видела мою Ингри и ирландца. Ты знаешь, как они… она выглядит. Пожалуйста, помоги мне найти ее, – Дженни упорно цеплялась за старушку, словно ее жизнь зависела от нее. – Молчи, и Тогда нас не разлучат. Если ты не будешь разговаривать, они не поймут, что ты итальянка. Они подумают, что ты шведка, как и я. Потом, когда они посмотрят наши документы… Молчи, прошу тебя, – она приложила палец к губам женщины, умоляя ее не открывать рта.
– Хорошо, хорошо, – согласилась старушка, тряся головой и обещая не произносить ни слова. Шагая бодро, она улыбнулась странной улыбкой.
– Они будут ждать меня на острове, правда? – спросила Дженни. Ее попутчица неопределенно тряхнула седой головой.
– Идем, – сказала она. Когда они поднимались на баржу, старая женщина старалась прикрыть девушку, чтобы никто не увидел младенца. Они с трудом нашли себе место на забитых людьми скамейках, установленных на верхней палубе.
Дженни все больше приходила в отчаяние. Прикусив нижнюю губку, она всматривалась в лица иммигрантов, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать, не позвать Ингри. Но она знала, если привлечет к себе внимание, то выдаст новорожденного, которого обещала вырастить и воспитать как собственного сына. А вдруг перед нею станет выбор – найти Ингри или спрятать и спасти малыша? Сейчас ей нельзя думать об этом. Конечно, Флинн и Ингри уехали раньше. Их увлекла за собой толпа, или заставили власти, или…
– Не думай об этом сейчас, не думай, Дженсин. Сначала доберись до острова, волноваться и плакать будешь потом. Несомненно, они ожидают тебя на острове, и нет причин впадать в панику.
В гуле голосов утомленных путешествием иммигрантов, говорящих на разных языках и диалектах, слышалось только одно желание – побыстрее пройти все инстанции: медицинский осмотр, собеседование, проверку документов для получения визы и вырваться на шумные улицы Нью-Йорка в поисках жилья или отправиться дальше, в отдаленные районы страны.
Людской поток тек по широким ступеням в приемную. Врачи в цивильной одежде напряженно и внимательно всматривались в усталые, обеспокоенные лица иммигрантов. Взмах руки, и на плече или спине проходящего человека оставался меловой знак: X – подозрение на слабоумие; В – сгорбленная спина; Е – больные глаза. Своя буква для каждой болезни, физического недостатка, которые могли представлять опасность для жителей страны или их кошельков. Нищих, соблюдающих многобрачие, или заразных больных в Америку не впускали. Служащие у входа уводили помеченных для дальнейшего обследования. Случалось, что так разлучались близкие, разрушались семьи – матери, отцу или ребенку был запрещен въезд в страну.
