– Вы молоды, сын мой. Рано или поздно вы женитесь…
– Нет… никогда! Можете считать меня сумасшедшим, отец мой, но сегодня я присутствовал при смерти женщины, которую мог бы полюбить. И я надеюсь, что Мари там, где она сейчас находится… Мари, которую, мне кажется, я знал всегда, смотрит на меня и улыбается.
Вдалеке прозвонил колокол. Ворота города закрылись за тремя всадниками и их легкой ношей. Дижон погрузился в сон, доверяя своим крепостным стенам.
Возвращение в «Золотой Крест» с ребенком, которому было несколько дней от роду, повлекло за собой целый ряд событий. Бертиль Гуте, бесконечно доверявшая своему постоянному клиенту и знавшая его с давних пор как человека чрезвычайно благородного, не задала ни единого вопроса о ребенке, словно упавшем с неба, хотя это показалось ей немного странным. Она расчувствовалась при виде крошки, заявив, что она хороша, как ангел. Бертиль Гуте передала ее в надежные руки пожилой родственнице Леонарде, помогавшей ей в гостинице, которая, как и все старые девы, обожала заниматься маленькими детьми. Бертиль достала из сундука пеленки и чепчики, принадлежавшие ее дочери, отыскала даже колыбельку и поставила ее в комнату Леонарды. Она пришла в замешательство, когда Бельтрами заявил ей, что необходимо срочно найти женщину, согласившуюся бы следовать с ним через Альпы, и попросить мужа за любую цену раздобыть удобную карету для младенца и кормилицы.
– Вы хотите уехать уже завтра? – удивился отец Шаруэ.
– Конечно. Я хочу как можно скорее перевезти ребенка к себе домой. Там она будет в безопасности. Надо спешить, пока тот человек не успел ничего предпринять.
– Но… ваши дела? Не вы ли мне сказали, что едете в Париж, где у вас торговый дом?
– Дела подождут. Я предпринял поездку только потому, что не хотел оставаться на Рождество во Флоренции. Именно в это время умер мой отец, и воспоминания еще слишком мучительны. Я дам письмо одному из служащих, и он доставит ткани в наш торговый дом на улице Ломбарди. Со мной останется только Марино. Его одного вполне достаточно, чтобы добраться до Марселя. Там нас дожидается мой корабль «Санта-Мария дель Фьоре», который доставит нас в Ливорно.
– Корабль? Вы еще и судовладелец? – удивился священник. – Я считал, что вы только торгуете тканями.
– В самом деле, именно этим мы и занимаемся. Мы доставляем из-за границы, главным образом из Фландрии и Англии, грубое сукно и перерабатываем его в тончайшие ткани, которые пользуются большим спросом во всей Европе. Но мой отец еще и страстно любил море. У нас два корабля: «Санта-Мария» и «Санта-Маддалена». Один мы используем для коммерции, а другой плавает в страны Ближнего Востока и доставляет оттуда редкие и ценные товары. Но куда вы собираетесь, отец мой? – спросил он священника, увидев, что тот встал.
– Если я еще немного задержусь, то ворота монастыря Пти-Клерво, где мне оказывают гостеприимство, закроются, и я…
Франческо встал на его пути и, взяв руки священника, стиснул их в сильном рукопожатии.
– Очень прошу вас, не уходите, отец мой. Мы проведем вместе ночь за беседой…
– Но…
– Пожалуйста, соглашайтесь! Я не хотел бы с вами так скоро расстаться. Завтра я покину этот город, может быть, никогда сюда больше не вернусь. Возможно, мы больше не встретимся в этом мире… я хотел бы, чтобы вы мне еще рассказали о ней!
– О… Мари?
– Я едва смею произнести ее имя, но в одно мгновение она завладела моим сердцем, моей жизнью… Останьтесь! Нам сейчас подадут ужин.
В дверь постучали, и в комнату вошла высокая сухопарая женщина в очках, с длинным носом и очень похожая на аиста. Через стекла очков смотрели живые голубые глаза. Поверх строгого черного платья был надет испачканный передник, ее лицо, изборожденное глубокими морщинами, не имело возраста, так же как и худое бесформенное тело. Это была Леонарда, которой Бертиль доверила ребенка. Войдя в комнату, она сделала реверанс и изобразила гримасу, которая вполне могла сойти за улыбку.
– Я пришла сказать, мессир, что девочка заснула. Кажется, она в добром здравии, несмотря на плачевное состояние, в котором оказалась.
– Благодарю за то, что вы позаботились о ней, – сказал Франческо и поднес руку к кошельку, полагая, что женщина пришла за вознаграждением.
Она жестом остановила его.
– Спасибо, речь идет не об этом.
– О чем же тогда?
– О том, что произойдет завтра. Мадам Бертиль сказала, что вы собираетесь вернуться в свою страну и увезти малышку. Как ее зовут?
Франческо и отец Шаруэ растерянно переглянулись. Ни один, ни другой не подумали об этом… Слезы показались на глазах старика.
– Мы не знаем. Мы даже не знаем, крещена ли она. Это… найденыш…
Леонарда насмешливо улыбнулась ему, и на этот раз это была настоящая улыбка, полная лукавства.
– Святой человек, как вы, отец мой, не должен лгать. Что-то подсказывает мне, что вы нашли этого ангела в приюте Шаритэ… и по справедливости ее имя должно быть Мари… или Жанна! Что с вами? Не делайте такое лицо! Я любопытна, но умею держать язык за зубами. А то, что сегодня утром произошло в Моримоне, это самое печальное, что могло произойти. Эти несчастные дети…
– Как вы догадались? – спросил Франческо.
– Я следила за процессом. О! Совсем не из любопытства, нет. Я желала, чтобы им, по крайней мере, сохранили жизнь. И часто видела мессира Шаруэ, хлопотавшего за них…
Неожиданно голос Леонарды сорвался, она вытащила большой носовой платок и громко высморкалась.
– Оставим их с миром и вернемся к тому, с чем пришла. Вам нужна кормилица, не так ли, мессир?
– Да, это так.
– Я думаю, смогу найти вам то, что вы ищете. Недалеко отсюда живет бедная девушка из моих родных мест. Ее изнасиловал один солдафон. Она пришла в город, чтобы скрыть свой позор, и я забочусь о ней. Позавчера она родила ребенка, который умер, едва появившись на свет.
– Она согласится кормить малышку? Да еще уехать так далеко?
– Уверена, что согласится. Но при одном условии: я поеду с ней.
Мужчины удивленно переглянулись.
– Вы хотите покинуть этот дом, где вас так ценят, не зная даже, куда вы направляетесь, ни кто я? Но… почему?
– Я надеюсь, меня оценят и там, куда я последую, – не смущаясь, заметила Леонарда. – Кроме того, я хорошо разбираюсь в людях. И еще один довод: вы увезете Жаннет, а я привыкла заботиться о ней, она достаточно хлебнула горя. Я очень привязалась к ней… – Тон ее голоса изменился, стал серьезным, в нем чувствовалось волнение, – …но, возможно, не так, как к той крошке, которая спит сейчас в моей комнате. Когда я взяла ее на руки, то почувствовала себя счастливой. Это как небесный дар, ответ на невыразимую печаль, которую я испытала, увидев ее мать, входящую в город в окружении стрелков и закованную, словно преступница.
