«Может быть, мне повезет, и я выпью его на свадьбе моего сына. А если меня не будет, то пусть выпьет мой сын и ты, Этель, скажи, чтобы он обязательно вспомнил о своем отце».
Филипп Абинье тщательно вытер бутылки и те засверкали в лучахзаходящего солнца. Темное густое красное вино было похоже на кровь, когда его разливали в бокалы.
Этель сама поднялась наверх, легко ступая по скрипучим деревянным ступенькам и горделиво неся свою седую голову, постучала в комнату Констанции и сказала:
— Констанция, девочка моя, пойдем, Филипп уже ждет тебя. Неизвестно, что призойдет этой ночью, поэтому я хочу благословить вас и выпить за ваше счастье.Констанция набросила за плечи теплую шаль и, держа под руку Этель, спустилась к столу.
— Встаньте рядом, — обратилась мадам Абинье к своему сыну и Констанции.
Те выполнили просьбу женщины и застыли подле матери, взявшись за руки.
— Мы с отцом Филиппа, Робером Абинье были счастливы, и я всегда оставалась верна ему и в горе и в радости. И он отвечал мнетем же. И поэтому сейчас я хочу вас благословить, мои дети, и я страстно желаю, чтобы судьба была милостива к вам, чтобы судьба незабрала у тебя, Констанция, Филиппа, как забрала у меня Робера. И чтобы вы всегда были вместе, поддерживая друг друга. А если уж суждено вам будет умереть, то пусть смерть придет в один день. Но лучше, дети мои, об этом не думайте. Живите долго и счастливо. И мне хочется верить в то, что я смогу подержать на руках вашего ребенка, моего внука или внучку.
Глаза Констанции стали влажными, чувства сжали ее сердце и слезы, как прозрачная влага из бокала, хлынули по щекам.
— А вот плакать не надо, — горько сказала седоволосая женщина, — вы должны радоваться, что нашли друг друга, что бог дал вам любовь.
Женщина подняла бокал, наполненный кроваво-красным густым вином, и пригубила его.
Марсель Бланше поднялся из-за стола и, подойдя к Филиппу, обнял его и крепко пожал руку.
— Береги, парень, свою возлюбленную, она такая красивая, что лучшая девушка уже навряд ли встретится на твоем жизненном пути. И ты, Констанция, люби Филиппа.
Лилиан широко раскрытыми глазами смотрела на счастливого Филиппа и на его возлюбленную. Она завидовала счастью брата, но нестеснялась этого чувства.
Марсель подошел к своей племяннице, обнял за плечи, привлек к себе и поцеловал в щеку.
— Я тебе уже говорил, Лилиан, что и ты найдешь свое счастье. У тебя будет муж, будет свой дом, будут дети. Ведь ты достойна счастливой доли.
Лилиан всплакнула и принялась кончиком фартука протирать ствол пистолета, без того безупречно чистый и сверкающий.
Все сели за стол. Это было так буднично, что взгляни на них кто-нибудь со стороны, никогда не догадался бы, что эти люди готовятся к кровопролитной осаде, готовятся выстоять против отъявленных головорезов Виктора Реньяра, готовятся выстоять и победить.
Констанция Реньяр почувствовала, что у нее кружится голова от вина, хоть она и сделала всего несколько глотков. Она прикоснулась ладонью к щеке и ощутила, как та пылает. Ей сделалось душно, ведь все окна были плотно закрыты. Она сбросила с плеч шаль, аккуратно развесив ее на спинке резного кресла. В неярком свете ослепительноблеснуло массивное золото медальона и огромная жемчужина.Марсель Бланше чуть было не выронил вилку из рук, но не сразурешился задать вопрос. Он подождал, пока девушка примется за еду итолько потом, как бы невзначай, спросил:
— Мадемуазель, а что это за украшение?
Констанция отложила приборы, расстегнула замочек и, сняв с шеимедальон, подала его Марселю Бланше.
Тот сразу же подвинул к себе свечу и принялся разглядывать украшение, держа его на ладони. Он так и этак поворачивал его к свету, дивясь искусной работе.
Констанция тяжело вздохнула, но Марсель Бланше опередил ее.
— Откуда это у тебя?
— Оно принадлежало моей матери, которую я совсем не знала.
Марсель взял медальон за цепочку, высоко поднял его и качнулкак маятник часов. Луч заходящего солнца вспыхнул в глубине жемчужины, сделав ее похожей на восходящую луну.
— Я не очень разбираюсь в украшениях, но могу с точностьюсказать, что одна эта жемчужина стоит больше, чем твое поместье, Этель, и поместье Реньяров вместе взятые.
Глаза Филиппа расширились от удивления. Изумилась и Констанция. Этот медальон был ей, конечно, дорог, но только как память о матери.
Марсель склонился над медальоном и рассмотрел его обратную сторону. Там был искусно отлитый и отгравированный герб.
— Это не герб Реньяров, — уверенно сказал Марсель Бланше, — тут изображена графская корона, я где-то видел подобный, но не могу сейчас вспомнить. Хотя… постойте. Не так далеко отсюда, где-то на побережье мне довелось видеть дворец с таким гербом на фасаде.
Констанция пожала плечами.
— Не знаю, мне всегда говорили, что этот медальон принадлежал моей матери.
— Может оно и так, — сказал Марсель Бланше и замолчал.
Ему явно не захотелось добавлять, что Реньяры могли похититьэтот медальон, убив его владельцев. Он поднялся из-за стола, подошел к Констанции и застегнул замочек у нее на шее.
— Береги его, Констанция, я думаю, он в конце концов принесеттебе счастье. А ты, Филипп, береги Констанцию.
Какая-то смутная догадка блеснула в глазах мадам Абинье, но она не стала высказывать ее вслух. Она только каким-то другим взглядом посмотрела на девушку.
А Констанция чувствовала себя неуютно, как будто ее обвинили вворовстве. Она заправила медальон в вырез платья и поплотнее закуталась в шаль, хоть в доме и было жарко. Нужно было как-то разрушить затянувшееся молчание, и Марсель Бланше сделал это. Он поднялся из-за стола, поблагодарил свою сестру за прекрасный ужин.
— После такого вина и такого ужина можно и умереть, — он рассмеялся.
— Как ты можешь такое говорить! — воскликнула Этель.
Ее поддержала Лилиан.
— Как тебе не стыдно!
— А что я такого сказал, — пожал плечами месье Бланше, — всякое может случиться, ведь пуля не выбирает, хороший человек или плохой, любит он или ненавидит, верит он в бога или же нет. Я знал людей, которых считал святыми и многие из них погибли, а отъявленные мерзавцы продолжают жить. Так что, все может случиться, и если я в чем-нибудь виноват перед вами, заранее прошу прощения, ведь другого случая извиниться может и не представиться.
Не слишком-то веселые слова возмутили Этель.
— Марсель, если ты сейчас же не замолчишь, я выставлю тебя на улицу, как делала в детстве. Марсель расхохотался. — Сестра, ты совсем не изменилась и если бы не седые волосы, я сказал бы, что тебе сейчас лет пятнадцать.
