Лорен казалось, что она привыкла к смерти, что готова встретиться с ней лицом к лицу. Она считала смерть естественной частью своего мира. Каким же она была наивным ребенком, даже когда повзрослела! Она-то была уверена, что она закалена телом и духом, что готова к любому повороту своей судьбы. И все же неделю назад Лорен поняла, что до сих пор жила в придуманном, укрытом от невзгод мирке, словно до этого рокового дня бродила в зачарованном блаженстве волшебного эльфийского круга. Неделю назад Лорен вышла наконец за его пределы и ступила в новый, жестокий, настоящий мир.
Когда ее сородичи вернулись в замок Кейр, неся с собой окровавленное тело своего лэрда, Лорен охватил страх, а вслед за ним пришла глубокая, неукротимая ярость.
Отец убит. Убит.
— Война, родная моя, не разбирает, чью кровь пролить, — продолжала Ханна, словно читая ее мысли. — Твой отец понимал это. Ты же знаешь: он сделал бы все возможное, чтобы защитить тебя, защитить наш дом. Погляди правде в глаза: вчера новый граф Морган и его люди столкнулись с врагом, который угрожал всем нам, и бросились в бой, чтобы остановить его. Что же в этом дурного?
Лорен промолчала, лишь отбросила со лба непокорный рыжий локон и невидяще уставилась в вымощенный голубыми плитками пол.
— И быть может, — продолжала Ханна, — только благодаря этому английскому рыцарю остров Шот уцелеет от новой напасти. Мы ведь не высылали дозоры с этой стороны побережья.
— Да, в них прежде и не было нужды! Просто не верится, что северяне сумели обойти прибрежные течения!
Отложив вышивание, Ханна откинулась в кресле — вся воплощенное благожелательное спокойствие. Солнце играло в ее легких, серебристо-седых волосах, карие глаза излучали сердечное тепло.
— Однако же обошли. И мы должны быть благодарны людям Моргана хотя бы за то, что они ввязались в бой с северянами и сумели задержать их до нашего прибытия.
Лорен угрюмо глядела в окно, упершись руками в бока. Ей до смерти не хотелось соглашаться со словами Ханны, пускай даже та была и права. У нее не было никакого желания отдавать должное англичанину. Он враг — и все тут. Он — вечная угроза ей самой и ее клану.
У нее и так уже почти не осталось родных.
— Лорен.
Вот так. Одно только слово, но Ханна отлично знает, что Лорен неизбежно подчинится невысказанному приказу, который таится в этом коротком слове.
— Я пойду к нему, — отрывисто сказала Лорен. — Пойду.
— Ты же знаешь, долго держать его здесь мы не можем. Его сородичи уже требуют его возвращения. Лучше увидеться с ним поскорее. — Ханна помолчала и добавила: — Именно этого ожидал бы от тебя твой отец.
Солнце померкло, скрывшись за завесой серо-стальных туч. И тотчас же все цвета поблекли, покорно обретая тусклый, почти осенний оттенок.
За спиной у Лорен терпеливо молчала Ханна — верный друг и надежный советчик. Лорен тяжело вздохнула:
— Хорошо. Я сейчас же пойду к нему.
И, развернувшись, стремительно зашагала к двери.
— Будь к нему добра, — вслед ей напомнила Ханна.
— О да, конечно, — негромко отозвалась Лорен. — Постараюсь.
Арион, граф Морган, лежал на чужом тюфяке, то ненадолго приходя в себя, то снова погружаясь в пучины забытья, и все это происходило в том же размеренном, медлительном ритме, в каком стучало его сердце. Понемногу проблески сознания становились все чаще, и тяжелая, сонная одурь забытья отступала.
Где он? Память сохранила немного — смутное мелькание лиц, голоса и жгучая, нестерпимая боль в плече…
Кровь. Песок.
Он поехал с небольшим отрядом в дозор. Да, верно! Они спешились, потому что Хэммонд посоветовал не поднимать лишнего шума и пройти незнакомый отрезок берега пешком. Арион прислушался к его совету, потому что Хэммонд знал остров куда лучше, чем он сам. Хэммонд здесь родился и вырос. Арион почти всю свою жизнь прожил на материке. С тех пор как четыре месяца назад умер дядя, он впервые появился на острове — уже в качестве нового графа Моргана.
Итак, они шли пешком, обогнули опушку густого леса, миновали внушительных размеров песчаные дюны… и вдруг за этими дюнами оказались викинги. С наглой беспечностью они высадились в укромной бухточке, совершенно не опасаясь чужих глаз. На мелких волнах близ берега в открытую покачивался их драк-кар.
Начался сущий ад. Викинги заметили англичан, и тем не осталось иного выбора, кроме как драться или умереть.
Впрочем, смерть, похоже, была для них самым вероятным исходом. Их было всего восемь, а викингов — тьма.
Дальше все воспоминания Ариона тонули в тумане. Но ведь он не мертв, наверняка не мертв! Очень уж ноет плечо. Определенно он жив. Или, может быть, попал прямиком в ад?
Плечо крепко стянуто чем-то плотным, неуклюжим. Мертвецов не перевязывают.
Арион вспомнил, как пытался встать, уйти отсюда, отыскать своих сородичей. Однако чужаки — кто бы они ни были, ангелы или демоны, — остановили, удержали его, и в конце концов Арион понял, что его люди, все семеро, живы и им ничто не угрожает. Ему повторяли это так часто, что он наконец смирился и снова покорно пил снотворное зелье.
Арион попытался сесть — и тотчас все вокруг заколыхалось, глаза заволокла отвратительная муть. Когда зрение прояснилось, он обнаружил, что снова лежит, неуклюже раскинувшись поперек тюфяка, и тяжело дышит. Медленно и очень осторожно он постарался повернуться на бок.
Комната, где он лежал, была совсем крохотная, зато с окном, в которое задувал соленый ветерок с моря. «Слишком уж приятный запах для преисподней», — подумал Арион. Над ним выгнулся высокий потолок, перечеркнутый массивными балками. Между балок, казалось, безмолвно парили тени, невесомые духи, быть может, его ангелы-хранители. Может быть, он все-таки в раю?..
Дверь открылась. Зачарованно повернув голову, Арион смотрел, как один из бесплотных ангелов, парящих под потолком, обрел плоть и беззвучно вплыл в комнату. Небесное видение, неземная красота, восхитительный поток медно-рыжих волос. Ангел отчего-то был в тартане.
Арион сдвинул брови. Тартан — это очень важно. Куда важнее, чем само видение. Ангел подошел к нему, распростертому на тюфяке, и стал молча и угрюмо разглядывать его.
Ангельский тартан был скреплен на плече серебряной брошью. Обернутый вокруг талии, прихотливыми мягкими складками он ниспадал почти до самого пола, скрывая платье. По ткани глубокого темно-синего цвета были пущены изумрудные, серые, лиловые полоски. Охотничий тартан, в котором так легко спрятаться от чужих глаз в лесу.
Значит, незнакомка в тартане — вовсе не ангел, а обычная земная охотница.
— Очнулся? — спросила она, ухитрившись в одно это слово вложить целую бездну чувств: презрение и ненависть, насмешку и угрозу.
