Варвару Маргарита одела и причесала с особой тщательностью, и теперь, сидя в уголке стола, как всегда неприметная, она с улыбкой наблюдала за происходящим, но душа ее была далеко.
Девушку настораживала и огорчала таинственность, которая окутала ее роман с управляющим.
* * *
На людях он ничем не выказывал своего особого внимания или расположения, даже наоборот, стал избегать их встреч и разговоров при свидетелях.
– Я боюсь выдать свои чувства, – так пояснил он Марго свое странное поведение.
– Но что преступного в наших чувствах, почему мы должны таиться? – с горечью как-то спросила Маргарита. – Или вы стыдитесь меня?
– На свете нет человека, более достойного любви и уважения, нежели вы, – с жаром возразил Гривин. – Но поймите, милая Марго, мое положение в деле Прозорова еще не столь прочно. Я желал бы гораздо большего, и я уверен, что добьюсь этого, но не сейчас, а, по-видимому, не раньше, чем через год. Платон Петрович не терпит легкомыслия, посему боюсь, что может превратно понять все происходящее в данный момент. Он ценит мою серьезность, и я стремлюсь оправдать его доверие. Ничто не должно заставить его усомниться сейчас во мне, в моих талантах. Я должен только работать и работать.
Тогда я получу право распоряжаться собою. Ко всему прочему, рассчитываю и на изменение своего финансового положения в недалеком будущем, но опять же нужны терпение и благоразумие.
Сказав это, Дмитрий нежно обнял Марго, стараясь поцелуями смягчить неприятный разговор.
Она молча согласилась, но в душе ее поселилась тревога. Он не говорил о любви. Просто как-то в разговорах Гривин стал рассуждать об их совместном будущем, как о деле совершенно решенном. Вероятно, и слова любви будут произнесены только тогда, когда не будет никаких преград.
Истинно благородный человек не может позволить себе пустых обещаний и несбывшихся ожиданий для своей избранницы.
И вот теперь, сидя за столом, Маргарита подумала, что немногословный Гривин кажется ей таким надежным в отличие от красноречивого красавца Батхатова.
Варвара Платоновна, несомненно, являлась украшением общества. Нежно-сиреневое шелковое платье, отделанное брюссельскими кружевами, выгодно подчеркивало достоинства стройной фигуры. Слегка загорелая кожа казалась смуглой в отблеске свечей, украшавших стол. Блеск карих миндалевидных глаз, черные тугие косы, уложенные замысловатым узлом, – все делало девушку просто неотразимой. Юрий, казалось, был пленен окончательно, оставалось решиться и сделать последний шаг к обладанию и этой красотой и.., ее наследством.
Между тем, за столом разгорелся спор. Один из гостей спросил Бархатова, какого он мнения о последних беспорядках, волной прокатившихся по заводам и фабрикам России.
– Я полагаю, – ответил Юрий, откинувшись на спинку стула и с наслаждением раскуривая папиросу, – что в массе своей чернь возбуждается отдельными негодяями, действует, руководствуясь низменными инстинктами вековой ненависти. Правительство должно быть более решительным в пресечении стачек, иначе недалеко и до пугачевщины!
– Позвольте заметить вам, уважаемый Юрий Владимирович, – возразил Гривин, – что правильно подмеченная вами вековая ненависть возникла не на пустом месте, а как следствие жестокого и несправедливого отношения к людям, создающим своим трудом богатства нашего государства.
– Помилуйте, ваши рассуждения попахивают социализмом! – воскликнул Бархатов, разглядывая собеседника через колечки дыма.
– Нет, господа революционеры пугают меня своим радикализмом. Я смотрю на вещи просто и рационально. Человек, чтобы хорошо трудиться, должен получать за это жалованье, способное обеспечить его и семью. Жить в нормальных условиях, словом, вести существование, которое не унижало бы его человеческое достоинство.
– О чьем достоинстве вы говорите, господин управляющий? Все они дики, необразованны, вечно пьяны!
– Верно, необразованны и пьяны, этого отрицать нельзя. Но общество может изменить жизнь этих людей, и это в наших возможностях, а главное, в наших интересах. Сытый и обеспеченный работник не полезет на баррикады!
Гривин старался говорить спокойно, но внутреннее волнение свидетельствовало о том, что эти мысли последнее время постоянно занимали его практичный ум.
Бархатов в сомнении покачал головой и выразительно посмотрел на Прозорова. Как он может допускать подобное вольнодумство своего управляющего? Платон Петрович понял взгляд гостя и ответил с широкой улыбкой человека, которого ничто не смущает и не страшит:
– Именно об этом мы последнее время все толкуем с Дмитрием Ивановичем. И не просто толкуем. Он просто вынудил меня построить новые дома для рабочих мастерских тут, в Цветочном. Вот и Варвара Платоновна хлопочет о больнице, она же иногда учительствует в земской школе.
– Когда я бывал в Англии, то слышал там про одного чудака, который все свое состояние спустил, пытался новую жизнь построить, всех облагодетельствовать, всем помочь, – сказал Бархатов.
– И что из этого вышло? – поинтересовалась Варя.
– Ничего не вышло, разорился вчистую, а ведь был богатый человек. Вольнодумные идеи и погубили его капитал, – пожал плечами Юрий.
– Да и выйти не могло, – мягко, стараясь не горячиться, заметил Дмитрий. – Разве может один человек изменить что-либо? Тут важна роль государства. Вы изволили упоминать Англию.
Я там не бывал, но много читал об их порядках.
Насколько я могу судить, там нет такого бесправия, какое мы можем наблюдать в нашем отечестве.
– Да, – смеясь протянул Прозоров, – Дмитрий Иванович у нас известный поклонник всего английского!
Все заговорили разом, с большим жаром. Ибо ничто так не возбуждает красноречие, как беспокойство за судьбу отечества. Тотчас же нашлись свои западники и славянофилы, голоса стали громкими, речи опасно крамольными. Бархатов перестал быть центром внимания и, досадливо ткнул папиросой в пепельницу. Варвара тоже хотела вступить в дискуссию. Она была начитанная девушка, отец позволял ей даже баловаться запрещенными книжками, поэтому она отличалась самостоятельностью и резкостью суждений. Однако Варя перехватила предостерегающий взгляд Марго и в этот раз решила промолчать, чтобы ненароком не напугать соискателя руки и сердца широтой своих взглядов. Гости расходились заполночь, довольные собой, обильным застольем и гостеприимными хозяевами.
На завтра намечалась поездка в Павловск.
Приготовления к прогулке начались еще накануне. Более всего беспокоила погода. Уехать на целый день и попасть в проливной дождь было бы ужасно обидно. Наутро нарядный экипаж уже поджидал седоков у парадного крыльца. Небесная канцелярия порадовала ярким, но не изнуряющим солнцем и легким приятным ветерком. Павловский парк встретил аллеями могучих елей и стройных берез, живописными изгибами реки Славянки, по берегам которой открывались прелестные пейзажи. Экипаж Прозоровых двигался по аллеям среди таких же нарядных экипажей, колясок, полных гуляющими. По дорожкам двигалась разношерстная публика, убежавшая на встречу с природой от шумной и пыльной столицы. Иногда с гиканьем и свистом проносились велосипедисты, поражая окружающих блеском никелированных рам и изогнутостью посадки. Гривин всякий раз оглядывался вслед молодым людям. Ему тоже чрезвычайно хотелось оседлать такого железного коня. Он принялся рассуждать о том, как удобно было бы передвигаться из усадьбы в мастерские на велосипеде, к тому же и полезно для здоровья!
