Ознакомительная версия.
– Так это действительно была она? А какой же это ребенок?
– Это ее сын от Сади. Но Сади теперь и знать ее не хочет, вследствие чего она в отчаянии и бежала ночью из дома Гафиза.
– Когда же это было?
– Уже с полгода. Старая Макуса сама точно не знает когда.
– И она не возвращалась?
– Она так и пропала вместе с ребенком. Старая Макуса спрашивала у Бруссы, не попадалась ли она ему, но он засмеялся и сказал, что он не торгует девушками с детьми.
– Сади-паша еще не раз вспомнит ее, он, у которого теперь другие сватовства в голове, – с пренебрежением сказал Лаццаро. – Он отнял у меня Рецию, выгнал меня из дома принцессы – я этого никогда не прощу бывшему лодочнику, он должен бояться меня. Пробьет и его час.
– Так, так, сыночек, твоя правда. Если бы я только знала, живы ли еще Реция и Сирра. Но говори, что тебе нужно от меня? Зачем ты пришел к старой Кадидже?
– Ты должна дать мне щепотку пыли, которую принесла из персидского монастыря, мне нужно ее для одного хорошего приятеля.
– Для одного хорошего приятеля, хи, хи, хи! Ты все еще такой же шутник, мой сыночек, – засмеялась старая снотолковательница. – Ты хочешь получить от меня тонкую, драгоценную пыль, которая убивает на месте того, кто только вдохнет или понюхает, или другим каким-либо образом примет ее, не так ли? Но у меня ее осталось только самая безделица.
– Если ее достаточно для одного, я дорого заплачу тебе, – отвечал Лаццаро, звеня деньгами.
– Посмотрим. Уж не для молодого ли Сади-паши готовишь ты это угощение? – спросила старая Кадиджа.
С этими словами она пошла в угол комнаты, где приподняла старую, грязную подушку и вынула из-под нее оклеенный серебряной бумагой, звездами и разными фигурами ящичек.
– Тебе нужно это для прекрасного Сади, да? – повторила она.
– Да, если ты уж так любопытна.
– Посмотри, вот весь остаток, – продолжала старуха и достала из ящика тонкий стеклянный флакон, где было еще немного мелкого, как мука, желтого порошка.
– Я куплю у тебя остаток.
– Весь остаток? В уме ли ты? – вскричала старая снотолковательница. – Этим количеством можно отправить на тот свет человек десять! Довольно будет одной хорошей щепотки. Что у тебя там такое, письмо? – продолжала она, увидев, что Лаццаро вынул бумагу. – Письмо? Ах, я понимаю, ты хочешь употребить порошок вместо песка, хочешь посыпать им письмо. Смотри, довольно будет четверти. И ты дашь мне за это сто пиастров.
– Сто пиастров за одну щепотку?
– Это еще полцены, сынок. Такого порошка больше нигде нет.
Лаццаро бросил на стол горсть пиастров и развернул письмо.
– Осторожнее, чтобы пыль не попала нам в нос или в рот, а то мы погибли, – сказала старуха. – Предоставь мне это сделать, я уж знаю, как обходиться с этими вещами. Ба! – вдруг вскричала она, осторожно рассыпав немного порошка по бумаге и затем осторожно сложив письмо. – Вот какие у тебя знатные знакомые, хи-хи-хи!
Она успела пробежать глазами письмо и узнала, что оно адресовано великому визирю.
– Ба! На какие еще знакомства ты намекаешь? – сердито отвечал Лаццаро и вырвал письмо из ее костлявых рук.
– Зачем тебе иметь от меня тайны, сынок?
– Тайны, не тайны, а если ты не будешь молчать, тогда между нами все кончено.
– Ого, ты, кажется, боишься, чтобы я не разболтала о твоем письме?
– Да, когда бываешь пьяна.
– Никогда я не бываю пьяна настолько, чтобы забыть, что можно сказать и чего нельзя, – возразила старая Кадиджа. – Мы делали с тобой немало хороших дел, не забудь это, сынок. Не я ли отвела тебя к баба-Мансуру, когда ему понадобилось устранить Альманзора и его сына Абдаллаха…
– Ты это сделала. Но так как мы уже заговорили об этом, то скажи, пожалуйста, чему приписать твою ненависть к старому Альманзору и его семейству? Что скажешь ты на это, Кадиджа?
– В другой раз, сыночек, в другой раз, – отвечала старая снотолковательница.
При последних словах грека ею овладело сильное беспокойство, и судорожные гримасы совершенно исказили ее и без того страшно безобразное сморщенное лицо.
– Хорошая вещь твое письмо, хи-хи-хи! – продолжала старуха. – Да, да, по крайней мере освободится место и младшие смогут получить повышение. Берегись только, чтобы в случае скоропостижной смерти Махмуда-паши красавец Сади-паша не сделался великим визирем. Хи-хи-хи, почем знать, принцессе ведь приснилось нечто похожее.
– Лучше бы ты давеча ослепла, чтобы не читать чего не следует, – пробормотал, скрипя зубами, Лаццаро и вышел из дома старухи.
– Какие у тебя всегда благочестивые желания! – воскликнула Кадиджа, провожая своего друга до дверей.
Долго слышался ему отвратительный, хриплый смех безобразной старухи.
Он поспешно вернулся к пристани, где ждал его каик, и приказал лодочнику везти себя в Стамбул. Здесь, недалеко от сераля, помещался большой, роскошный дом великого визиря. Махмуд-паша к вечеру отправился на совет визирей в сераль. Заседание, на котором было решено быстрое усмирение мятежа вооруженной силой, продолжалось недолго, и в сумерках он вернулся домой. Поужинав в кругу семейства, он отправился в свой рабочий кабинет, где имел обыкновение засиживаться часто до поздней ночи. Рабочий кабинет великого визиря помещался рядом с большим приемным залом и возле маленькой прихожей. Прежде чем приняться за работу, Махмуд-паша отворил высокие двустворчатые двери в приемный зал, так как в кабинете было очень жарко. Затем он сел за письменный стол, над которым висела большая, роскошная лампа, и занялся окончанием некоторых административных дел. Но едва он успел просмотреть несколько бумаг, как вдруг услышал шум. Он быстро вскочил с места. В приемном зале, слабо освещенном несколькими канделябрами, ясно слышались шаги. Великий визирь посмотрел в зал, где царил таинственный полусвет. Вдруг перед его удивленным взором предстала какая-то фигура. Было еще не поздно, по галереям везде еще сновали слуги, может быть, это был один из них. Он окликнул – ответа не было. Он хотел посмотреть, в чем дело, но в эту самую минуту у входа в приемный зал он увидел фигуру в лохмотьях, в зеленой арабской повязке, а под ней на лице сверкала золотая маска. Великий визирь с удивлением посмотрел на таинственную фигуру, которая в ту же минуту исчезла.
– Золотая Маска, – пробормотал он. – Да, это была она, и в народе ходит поверье, что появление ее служит предостережением. Она появилась на улицах перед началом мятежа. Что предвещает мне ее появление?
Махмуд-паша не окликал ее и не преследовал. Он даже не звал прислугу. Несколько минут простоял он в раздумье, но размышления его были прерваны появлением камердинера. Великий визирь думал, что он пришел доложить ему о странном видении.
Ознакомительная версия.
