— Ладно, ладно, не стоит так кипятиться. Так или иначе, но вы в моей власти и будете выполнять все, что я скажу. Ясно?
Лицо Эйлин вспыхнуло от негодования.
— Если с нами что-нибудь случится, то мой отец отрубит вам голову и поднимет ее на копье.
Гилрой добродушно рассмеялся от подобной дерзости.
— Миледи, — не без издевательства произнес он, — сначала он должен поймать меня.
— Эван!
Они все обернулись на оклик. Мрачный Алек стоял между ними и группой мужчин, явно сдерживая их попытку приблизиться к женщинам.
Выражение лица Гилроя мгновенно изменилось. Оно стало жестким и настороженным.
— Лучше держитесь поближе ко мне, понятно?
— Граф заплатит вам щедрый выкуп, — торопливо выпалила Фиона.
Он бросил на нее надменный взгляд, а губы искривились в злобной ухмылке.
— Мне нужны не столько деньги, леди Фиона. Впрочем, я полагаю, вы догадываетесь об этом.
Загадочные, полные скрытого и пугающего смысла слова Гилроя наводили страх. Фиона и Эйлин молча, с явной тревогой на лицах смотрели вслед удалявшемуся Гилрою.
Эван громко выругался. Подстрекаемые вечно недовольным Магнусом разбойники начали открыто проявлять недовольство. Одни, обуреваемые жадностью, пытались назначить как можно больший выкуп за пленниц. Другие возражали против выкупа, боясь мести графа, когда он узнает, кто именно покусился на честь его невесты и любовницы. Была еще одна группа, впрочем, немногочисленная, склонявшаяся к хорошо известному, но крайне жесткому мнению, суть которого состояла в том, что надо просто избавиться от этой проблемы.
Громкая перебранка, взаимные оскорбления настолько накалили атмосферу, что достаточно было малейшей искры, чтобы между членами шайки вспыхнуло настоящее побоище. И Гилрой нисколько не сомневался, против кого в первую очередь будут направлены выхваченные из ножен мечи. Разумеется, против него.
А ведь как он радовался тогда, когда удалось выследить леди Фиону, которая выехала едва ли не одна из замка, а следом за ней леди Эйлин, и тоже без охраны. Как назло, удача грозила обернуться бедой. Конечно, ни в коем случае этого нельзя было допустить.
Ему представился такой случай, из которого следовало извлечь выгоду. Захватить в плен двух женщин графа — неслыханная удача. И по правде говоря, ему были не нужны ни деньги, ни выкуп. Однако общее возмущение его товарищей заставляло его пойти на уступки и согласиться на их требования.
Тем не менее в его возбужденном воображении по-прежнему возникали картины одна чудесней другой и столь же фантастичные и несбыточные. Можно сказать, Эван грезил наяву. Перед его мысленным взором возникал Гэвин, преклоняющий перед ним колено на глазах всего клана Маклендон и признающий его, Эвана, своим братом, законнорожденным и почтенным отпрыском графа Киркленда. В мгновение ока он, Гилрой, превращался из бастарда без рода и состояния в законного потомка, занимающего высокое и почетное положение в одном из могущественных кланов Шотландии.
Следом за этой впечатляющей картиной шли другие, уже не столь завораживающие и преследующие вполне реальные цели. Прощение всех его прошлых прегрешений, в том числе всех преступлений, совершенных его людьми. Его людям даруют свободу. На худой конец пусть ему дадут в собственность хороший кусок земли, где он мог бы жить вместе со своими людьми, которым дадут право носить оружие. Его требования, вернее, мечты, несмотря на всю их фантастичность, не казались Гилрою несбыточными.
Однако в глубине души он знал, хотя старательно отгонял подальше эту мысль, что Гэвин не согласится ни на одно из его условий. А если и согласится, то это станет чистым притворством, а затем последует месть.
— Если мы возьмем за них выкуп, то граф прослышит о нас, да еще и увидит, и тогда нам несдобровать, — возмущался Магнус.
— Нет, вам всем нечего бояться, — возразил Эван. — Вести переговоры с графом буду я один. Никого из вас он не увидит.
Пристыженные, все замолчали. Но Магнус никак не хотел угомониться.
— Как бы не так, женщины видели нас. Они смогут описать нас, а если случайно увидят, тогда нас точно схватят.
— Ну и что из того, если Маклендон узнает, как вас зовут? — Эван пожал плечами. — Мы и так вне закона.
Это был серьезный промах с его стороны. Он кое-что не учел. Многие задумались, уставившись в землю.
— Получается, если граф узнает наши имена, то на нас будут охотиться до конца жизни, — выразил общую мысль Алек. — И мы никогда не сможем вернуться в наши родные деревни, в наши семьи к привычному труду и спокойной жизни.
— Более того, наши родные и друзья могут пострадать вместо нас, — справедливо заметил Магнус.
Эван просчитался и сам понял это. Завистливый и жадный Магнус, давно метивший на место главаря шайки, решил воспользоваться удобным случаем. Удастся ли опять осадить Магнуса, поставить его на место? Или придется доказывать свое превосходство с мечом в руках?
— Магнус, что ты предлагаешь? — Эван окинул взглядом тех, кто стоял за спиной Магнуса: пожалуй, почти все они полнились сладострастием.
— Отпускать их слишком опасно. Для начала можно позабавиться с ними.
Не скрывая своего отвращения, Эван резко оборвал Магнуса:
— Обесчестить их? А затем убить? Ты это имел в виду? Ведь так?
Магнус почесал свою грязную бороду.
— Нельзя позволить, чтобы они рассказали о нас графу.
Эван, возмущенный такой жестокостью и глупостью, набросился на Магнуса:
— И ты серьезно думаешь, что Синклер оставит безнаказанным убийство своей дочери? Ты хочешь навлечь на нас гнев не только Маклендона, но и Синклера? Ты спятил?!
— Эван прав. Нам не нужны лишние неприятности, их у нас и так предостаточно. — Алек решительно встал на сторону Эвана. — За дочь Синклера можно получить хороший выкуп. За нее дадут столько золота, сколько она сама весит.
Жадность явно возобладала над похотью. Остальные члены шайки, одобрительно бурча, согласились с Алеком.
— А как быть с англичанкой? — спросил Эван.
— Оставим ее. — Алек равнодушно пожал плечами.
— Оставим? — Глаза Эвана блеснули стальным холодом. — Ради чего? Ради забавы?
— А что в том плохого?
— Хватит! — перебил его Эван. — Я уже слышал, что вы хотите. Мне надо это обдумать. Как я решу, так и поступим. Ясно?
Магнус хитро прищурился.
— А если мы не согласимся с твоим решением?
Эван опешил, а потом, чтобы скрыть свое замешательство, рассмеялся. Кроме него, не засмеялся никто, более того, никто даже не улыбнулся. Это было плохим знаком, говорившим о всеобщем недовольстве.
