Гидеон ласкал горячими пальцами черные завитки волос у нее на затылке.
— Милая, это наш дом. Я обещал тебе когда-то, что построю его для нас с тобой — и вот он ждет тебя, счастье мое! Уже полжизни он ждет, когда ты войдешь в него полновластной хозяйкой.
Фиалковые глаза ее блеснули.
— Это твой дом, Гидеон? Правда?
— Нет, не мой, а наш, Эмма. Я так долго мечтал о нем, что уже и не верил в то, что настанет час, когда ты увидишь его. И вот ты здесь — и делишь со мной эту радость!
— И ты сам строил его?
— Целых шесть месяцев. И он еще не закончен. Но я придумал его еще до того, как забил первый гвоздь. Ты помнишь, когда это было, Эмма?
Она растерянно молчала. Помнила ли она? О да! Она слишком хорошо помнила, как семь лет назад один долговязый влюбленный мальчишка обещал ей построить большой красивый дом из дерева коа, дом с длинной верандой над берегом океана, на которой они будут сидеть вдвоем вечерами и любоваться пенными гребнями волн и диким пляжем, пристанищем их первой любви! Разве могла она забыть эти счастливые часы, которые выкрадывала с таким трудом, разве могла она забыть ту полную луну, при свете которой они любили друг друга под кровом из лоз винограда? Именем этой луны она назвала свою и его дочь, малышку Махеалани, зачатую в полнолуние.
— Как я счастлива, Гидеон, что ты помнишь все это! Но ведь мы были тогда всего лишь глупыми детьми.
— Возможно. Но мы были уже достаточно взрослыми, чтобы понять, что не сможем жить друг без друга.
Гидеон перецеловал ее пальцы, коснулся губами нежной ложбинки в середине ладони. Неотрывно глядя любимой в глаза, он словно старался прочесть ее мысли. Эмма чувствовала, как страсть, нежность и великая гордость за то, что этот большой сильный человек так предан ей, переполняют ее душу.
Это чувство опьяняло ее, все ее тело трепетало, щеки пылали. Ей казалось, что они стали единым целым, она ощущала его с такой полнотой, какой не знала до этой минуты.
В каждой вене, в каждой жилке ее билось желание.
— Идемте, миледи…
Гидеон старался сохранять спокойствие, но голос его прерывался.
Эмма поднялась с ним по лестнице на второй этаж. Она гладила перила, глядя на иссиня-черный свод небес, усеянный крупными, немигающими звездами. Как огромны и прекрасны были эти звезды, сиявшие в просветах между стропилами, — небо, словно расцвело невиданными цветами, сплетавшимися в чудный свадебный венок созвездий! Это была ночь Небесной Звезды, их первая брачная ночь!
Сердце ее билось так сильно, что Эмма, боясь упасть, крепче сжала широкую, мозолистую ладонь Гидеона. Это была рука настоящего зрелого мужчины, знакомого с тяжким трудом, много пережившего и перенесшего в жизни, но оставшегося таким же молодым и прекрасным, как и семь лет тому назад. Это была рука мужа, отца, защитника. Ее пальцы ласкали его ладонь. Эта невинная ласка доставляла им обоим неизъяснимое наслаждение. Нет, их чувства не изменились за годы разлуки.
— Нет, Эмма, я не согласен с тобой в этом. Кое-что все-таки изменилось.
Он подслушал ее мысли. Как он понимает ее!..
— Что же изменилось, Гидеон?
— Во-первых, я люблю тебя теперь сильнее, чем раньше. А во-вторых, ты стала еще прекраснее с тех пор, как удостоила меня счастья называть тебя женой.
— Я стала еще прекрасней? Это невозможно! — Она рассмеялась и вдруг обняла его, прижавшись к нему всем телом.
Гидеон почувствовал полноту ее груди, тяжесть тела, дрожавшего от страсти.
— Невозможно? — эхом откликнулся он.
— Конечно, ты ведь всегда любил меня, как сумасшедший!
— Разумеется, моя жестокая обольстительница. Но теперь я просто обезумел от любви к тебе. Еще ни один мужчина на свете не любил женщину так, как я люблю тебя, миссис Эмма Калейлани Кейн! И ты даже представить себе не можешь, как я буду любить тебя в нашу первую брачную ночь.
— О-о! А я думала, что все знаю о тебе. Неужели я ошибалась?
— Да, дорогая, я обещаю тебе, что в эту ночь мы узнаем друг друга совсем по-новому, иначе, лучше, чем прежде. Но сначала поднимемся в мой рабочий кабинет, в мастерскую строителя, возводящего этот дом. Неужели тебе не интересно побывать в нем?
— Побывать в твоей мастерской? Я всю жизнь мечтала только об этом!
Они вышли на просторную площадку, где стояли козлы, лежали груды стружек и щепок. Это был ход на веранду.
Эмма замерла в восхищении. Она уже видела весь дом, мысленно украшала его, расставляла в нем мебель из ротангового дерева, развешивала люстры и бра из граненого хрусталя — каскады подвесок, отражавших свет сотен свечей, тоненько и мелодично звенели при каждом шаге, и она уже слышала этот нежный звон, хотя над головой не было ничего, кроме черного бархата ночного неба… Она слышала говор гостей, прибывших из Гонолулу, Сан-Франциско, Бостона… Она видела картины, тяжелые шторы, снежно-белые занавеси на окнах. У нее будет собственная гостиная, уставленная мягкими удобными креслами, столовая с огромным обеденным столом под тяжелой крахмальной скатертью, где всем найдется место и обеденный прибор из старинного серебра… Все комнаты в этом доме будут просторными и светлыми, в высокие французские окна от пола до потолка будет щедро литься яркий солнечный свет… И повсюду будут цветы роскошные розы, жасмин, фиалки… В полдень она будет принимать у себя светских дам и беседовать с ними о том, о сем за чашечкой ароматного чая. За ужином соберутся их мужья и будут обсуждать с Гидеоном свои дела и всякие события, происшедшие на острове за истекший день. Они будут попыхивать дорогими, душистыми сигарами, а она отправится в спальню Махеалани, чтобы рассказать ей на ночь новую сказку.
А потом, на будущий год, Бог даст, в этом доме появится еще одна детская кроватка. Ведь у них с Гидеоном обязательно родится сын. Счастливая Мириам будет баюкать маленького внучонка, у которого будут такие же черные волосы и голубые глаза, как и у Гидеона. Они назовут мальчика Джекобом. О, с какой гордостью она будет произносить его полное имя: Джекоб Александр Хокулани Кейн — в честь обоих дедушек и Ночи Небесной Звезды, сегодняшней ночи, когда он будет зачат! Она уверена в этом!
— Что-то ты приумолкла, радость моя? — Гидеон взял ее под руку. — Что-то беспокоит тебя, родная?
— Нет. Я просто думала о том, какой это будет прекрасный, просторный дом, дом для тебя, для меня, для наших детей и внуков.
— Да, и ты сможешь жить в нем спокойно, никого не боясь.
Она вдруг нахмурилась:
— Я не могу поверить в это счастье, Гидеон. В сущности, у меня никогда не было своего дома. Я никогда не жила так, как мне хотелось. Многие годы я провела в монастыре, где все напоминало казарму, в моей родной хижине до смерти боялась оставаться наедине с Джорданом…
