— Я огорчился тогда, — вздохнул Бодуэн, — потому что это ты привел его ко мне и потому что он мне доверился, но меня это не удивило. Он прибыл в Святую землю с высокой миссией, и, наверное, ради исполнения этой миссии он и уехал.
— А вы можете рассказать мне, что это была за миссия?
— Я не имею права рассказывать тебе об этом, Тибо, ты должен понять. Он один...
— И все же, когда я уезжал, он сказал, что все мне объяснит. Может быть, когда-нибудь он еще вернется?
Тибо не очень в это верил. Его дружеское расположение к человеку, который был десятью годами старше, зародилось внезапно и просто, и он никогда бы не подумал, что такой веселый товарищ может скрывать тайну настолько важную, чтобы не разделить ее с ним, несмотря на то, что королю он открылся. С одной стороны, это было хорошо, поскольку он признал Бодуэна своим сюзереном, но с другой — юноша не мог отделаться от мысли о том, что истинная дружба, то братство, которое складывается в битвах, когда смерть близка, создает особые связи, самой прочной из которых должно быть доверие. Впрочем, Адам мог счесть его слишком молодым для того, чтобы все ему рассказать. Сам он, во всяком случае, точно знал, что без раздумий и даже с радостью разделил бы с Адамом тайну, тяготившую его с той минуты, как Саладин высказал ему свое странное требование: найти затерянную в одном из колодцев Иерусалима Печать Мухаммеда, — хотя Бодуэну, разумеется, он ни словом об этом не обмолвился. Ему казалось, что здравый смысл, коим в высшей степени был наделен пикардийский рыцарь, помог бы ему решить: стоит ли это дело того, чтобы им заниматься, или — что казалось наиболее вероятным, — следует причислить его к разряду тех неисполнимых поручений, приправленных изрядной долей насмешки, какие дают правители, прекрасно зная, что их требование исполнено не будет, а стало быть, ничто не помешает осуществиться их замыслам. И в самом деле, Саладин дал ему понять, что рано или поздно завладеет Иерусалимом, и остановить его не сможет никто.
Так что исчезновение Адама лишь сгущало эту новую, душную и мутную, атмосферу, в которой Тибо передвигался практически вслепую. Конечно же, душа Бодуэна не изменилась. Напротив, он выказывал своему щитоносцу трогательную признательность за лекарство, за которое теперь так ухватился и которое, против всех ожиданий, начало действовать: жар уменьшался, силы возвращались. Это позволило юному герою снова появляться на заседаниях Совета, утверждать свою волю, словом, царствовать, но ему все-таки требовались долгие часы отдыха между делами. Только теперь он уже не охотился и не скакал верхом по холмам, и если Султан не слишком скучал в конюшне, то лишь потому, что Роже Ле Дрю, старший конюх, по приказу короля до возвращения Тибо особенно заботился о коне и следил за тем, чтобы тот не застаивался. Теперь, по просьбе Бодуэна, его сменил Тибо, и ежедневные встречи с прекрасным скакуном помогали ему унять мучительную тревогу. Так было до того утра, когда Жослен де Куртене вошел в конюшню в то время, как Роже седлал Султана для Тибо, и направился к ним тяжелой походкой, которая появилась у него в последние несколько месяцев. Даже не взглянув на сына, он обратился к старшему конюху своим обычным высокомерным тоном:
— А, я вижу, ты Султана седлаешь! Очень удачно, я как раз пришел за ним.
Тибо немедленно вмешался, с величайшим удовольствием отметив при этом, что за год своего плена подрос и сделался выше сенешаля:
— Никто не имеет права прикасаться к королевскому боевому коню... если сам король не прикажет, а меня сильно удивило бы, если бы он отдал такое распоряжение!
— Почему бы и нет? Я ведь его дядя, и в то же время — сенешаль этого королевства. Ну-ка посторонись!
— Об этом не может быть и речи. Именно мне Его Величество поручил Султана, чтобы немного освободить Ле Дрю. К тому же вы не можете ездить на нем: вы слишком тяжелы для этого коня, ему вас не вынести! Он сбросит вас на землю.
Тибо умолчал о том, что Жослен, на его взгляд, был в плохом состоянии: кожа пожелтела, уплотнилась, глаза палились кровью, он вряд ли смог бы справиться с норовистым Султаном.
— Я и сейчас езжу верхом лучше, чем когда-нибудь сможешь это делать ты, молокосос, — недобро ухмыльнувшись, ответил тот. — Впрочем, я сам и не собираюсь па него садиться, ездить на Султане будет мой новый щитоносец Жеро де Юле, а он отличный наездник!
— О да, с его девичьим личиком и глазами газели, — усмехнулся Тибо, уже разглядевший за спиной у Сенешаля прелестного мальчика. — Как бы там ни было, даже если он ездит верхом как сам святой Георгий, к королевскому коню ни он, ни вы не притронетесь!
— Болван! Лучше бы тебе со мной не ссориться. Твой король долго не протянет, а когда он умрет, тебе потребуется мое покровительство.
— Я не нуждаюсь в вашем покровительстве ни теперь, ни в будущем! Я всегда рассчитываю только на свой меч. Что же касается состояния здоровья Его Величества Бодуэна, — готов биться об заклад, что вскоре он снова оседлает Султана!— Сядет в седло? Без рук, без ног — говорят, у него ни кистей, ни ступней не осталось? Ну да, ты всегда был мечтателем.
— Я — мечтатель?
— Ну конечно. Разве ты не мечтал сделаться принцем, женившись на младшей сестре своего господина? Я даже слышал, будто он обещал отдать ее за тебя.
Тибо пожал плечами.
— Не знаю, мессир, у кого вы добываете эти сведения, но, если вы за них платите, знайте, что вас обворовывают. Никогда Его Величество ничего подобного мне не обещал.
— Что ж, тем лучше. В таком случае тебя не огорчит ее предстоящее замужество. За время твоего отсутствия немало воды утекло, и сердце прелестной Изабеллы высказалось так... как пожелали мы с госпожой Аньес.
— Вы говорите загадками. За кого она должна выйти замуж и когда?
— Когда? Не сию минуту — надо еще уговорить бывшую королеву, а также короля, но он ничему помешать не сможет...
— Скажете вы мне, наконец, за кого ее собираются выдать замуж? — проговорил юноша, стараясь сохранить бесстрастное выражение лица и скрыть поднимавшуюся в душе бурю.
— За молодого Онфруа де Торона, сына госпожи Стефании Шатильонской. Она познакомилась с ним на свадьбе Сибиллы и Лузиньяна.
— Вы никогда не заставите меня поверить, что ее привезла туда королева Мария.
— Нет, не она, это сделал ее супруг, Балиан д'Ибелин, получивший приказ... от короля! Госпожа Аньес сочла несправедливым, что несчастная девочка остается вдали от двора, и хотела доставить удовольствие госпоже Стефании, своей подруге. Должен сказать, королевского приказания было нелегко добиться, но Бодуэн в то время был так болен, что со свадьбой пришлось поторопиться из опасений, как бы ее не пришлось отложить из-за траура. Прелестная Изабелла приехала, посмотрела на Онфруа, он увидел ее, — и любовь довершила дело. Они друг от друга без ума. Надо сказать, более красивую пару трудно себе представить, так не хотелось их разлучать. Она подождет согласия матери в монастыре в Вифании, а это случится довольно скоро. Жених же отправился в Крак учиться рыцарским искусствам у отчима. Правда, не знаю, так ли уж он в этом нуждается, потому что он красив, как греческий бог... Откровенно говоря, он немного похож на тебя... И даже очень похож, потому что, по-моему, он слабоумный.
