– Обнять? За что? За то, что вас чуть не выгнали из правления вашей собственной корпорации?
– Тут ты не виновата. За этим стояли Линч и Уинтроп. Я была удивлена, узнав, что джентльмены из правления все еще недовольны тем, что Мерсер предоставил мне право руководить. Сколько бы денег я для них ни заработала, им все равно не нравится, когда всем управляет женщина. – Она печально покачала головой. – Для нас у них другой стандарт, Присси. Они как избалованные дети. Для большинства мужчин женщина – не более чем собственность или игрушка. Для остальных женщина должна быть святой, стоящей на пьедестале... чистой, любящей и всепрощающей... как мать. Господи, помоги нам, если мы осмеливаемся оставаться просто людьми. – Она задумалась, глядя в пространство, и выражение ее лица смягчилось. – Но все же есть мужчины, особенные, которые любят нас настоящих. И они начинают уважать нас за нашу силу и ум.
Присцилла, нахмурившись, смотрела на задумчивое лицо тети.
Только в середине дня Присцилла вернулась в «Вудхалл». Она и Диппер направились прямиком в спальню, чтобы начать работу, а Шоти пошел на кухню, чтобы найти Джеффри и привести его. Шоти незачем было это делать – Джеффри расположился в спальне на куче матрасов, задрав ноги кверху и закрыв глаза. Услышав их приближение, он скатился вниз и пригладил волосы.
– Где это вы, интересно, были? – потребовал он ответа у Присциллы с другого конца комнаты.
– Мы можем спросить у тебя о том же. Мы везде тебя искали перед выходом. – Она смерила его ледяным взглядом. – Везде, где ты обычно прячешься.
Диппер попятился назад к двери, сказав, что пойдет поищет Шоти, а девушка расстегнула свою короткую накидку и повесила ее на крючок.
– Я... я выходил со старшими мальчиками... подышать свежим воздухом, – ощетинившись, ответил Джеффри. – Всего на несколько минут, а когда вернулся, тебя уже не было. И ты никому не сказала, куда ушла. Просто оставила меня здесь... одного.
Присцилла угрюмо посмотрела на беспорядок в комнате: все было так же, как они это оставили.
– Не похоже, чтобы ты надрывался тут, пока мы отсутствовали.
– Куда ты ходила? – еще громче спросил он. – Если к этому Макки за денежным пожертвованием, так я же говорил, что сам схожу.
– Мы ходили в офис тети Беатрис. Ее сегодня чуть не выгнали из правления собственной корпорации, потому что кто-то обнаружил, что она была в «Восточном дворце». Твой кузен зашел за нами, чтобы мы рассказали правлению, как все произошло на самом деле.
– Что? – Джеффри побледнел и схватил ее за плечи. – Ты не рассказала им, нет? Ты не говорила обо мне?
– Надо было. Надо было рассказать им все.
– Присцилла! – Он потряс ее. – Что ты им рассказала?
– Джеффри! – Она рывком освободилась и отшатнулась, словно не веря своим глазам. – Мне ничего не пришлось говорить. Твой кузен, Диппер и Шоти и эта ужасная женщина из «Восточного дворца»... им удалось убедить правление, что тетя Беатрис ни в чем не виновата... что она не сделала ничего плохого.
– Слава Богу! – Он отвернулся, расслабившись и облегченно вздохнув. Но через мгновение уже горделиво вздернул голову. – Может быть, и лучше, что меня там не было. Если бы меня спросили, я бы сказал, что она сама во всем виновата.
– Джеффри! – Присцилла схватила его за рукав. – Как ты можешь так говорить?
– Но это же правда, – ответил он, освобождаясь от ее пальцев. – Если бы она не была такой змеей и позволила нам встречаться, тогда нам не пришлось бы пытаться заставить ее переменить свое мнение. – Он упрямо задирал подбородок. – Она так же виновата, как и мы. И лично я считаю, что мы уже достаточно наказаны. – Он подошел к рядам пыльных стульев и злобно пнул один из них. – Заставила нас работать, как слуг... в этом вонючем, заброшенном месте... день за днем.
– Джеффри, ты рассуждаешь как ребенок.
– Я? Как ребенок? – Он импульсивно пихнул гору матрасов так, что они повалились один за другим. – Я тебе скажу, кто рассуждает как ребенок. Тот, кто в нашем возрасте устраивает представление... нанимает людей, чтобы они притворились грабителями, а потом пытается спасти их жертву. Вот это по-детски!
– Ты сейчас злой и вредный, – сказала Присцилла, обиженная его упреками.
Она повернулась к нему спиной и поискала, чем бы заняться, чтобы скрыть злые слезы, стоявшие у нее в глазах. Она подняла щетку, окунула ее в ведро воды с уксусом и принялась мыть один из старых шкафчиков. Она слышала, как за ее спиной Джеффри бормотал что-то и ходил, время от времени пиная то один, то другой предмет, но продолжала работу. Через несколько минут он подошел и стал позади нее. Она чувствовала, что он наблюдает за ней, и еще сильнее скребла шкафчик.
– Ты не можешь прекратить это и поговорить со мной? – сердито спросил он.
– Кто-то должен работать, – отрывисто ответила она.
– Что ты имеешь в виду? Я выполняю свои обязанности здесь, ты знаешь. Только из-за того, что я не тружусь каторжно, как... – Он остановился, но недосказанные слова все равно повисли в воздухе.
Щетка с плеском упала в ведро. Присцилла повернулась, глядя на Джеффри и видя его – по-настоящему – впервые.
– Как ты смеешь? – Она начала дрожать от того, что долго сдерживаемое негодование вырывалось наружу. – Ты вымыл всего несколько тарелок, а мы слышим только сплошные жалобы по этому поводу.
– А ты, наоборот, полностью погрузилась в это великое, благородное дело. Уж такая труженица, прямо Золушка! Ты больше не смеешься, даже не улыбаешься. Не позволяешь мне ни поцеловать тебя, ни даже прикоснуться. Вечно следишь за мной и приказываешь, словно я, – он махнул рукой, – маленький ребенок.
– Ну, если я так с тобой обращаюсь, то только потому, что ты... – Она замолчала, не договорив «так себя ведешь», но он понял все, как если бы она прокричала эти слова. – Я устала извиняться за тебя перед мисс Герхардт. Я устала от того, что мне приходится делать то, что просили тебя, и всегда заканчивать то, что ты начал.
– А кто тебя просит? Ты мне не мать, знаешь ли, – запальчиво проговорил он. – И не жена!
– Слава Богу!
Это вырвалось у нее непроизвольно. Но теперь она поняла, что где-то в глубине души уже давно так думала. Слава Богу, что она не его жена и не мать... и никто, кому пришлось бы хоть в чем-то от него зависеть. Слава Богу, что она увидела его таким, каков он есть на самом деле... не в освещенном луной саду и не в полумраке дома или кареты... а при свете дня.
Все должно быть только так, как хочется ему. Он думает только о своих удобствах, о своих удовольствиях, о своих драгоценных, потрескавшихся от воды ручках. Он сказал, что не стал бы говорить правду перед лицом членов правления... признаваться в том, какую роль сыграл во всей истории, случившейся с ее тетей. Где же его честь и прямота? Эти черты отсутствовали в его характере с самого начала. Она просто не хотела этого видеть.
