Ее слезы заставили меня действовать.
— Извините меня, синьор. — Я едва сумел увернуться от меча, когда молодой человек обернулся. — Если вы дадите мне одну из лошадей, я доставлю эту молодую девушку, куда вы пожелаете, в целости и сохранности.
Молодой человек фыркнул от гнева, но отошел. Он не был дураком. Его меч не произвел должного впечатления, а ему нельзя было терять времени.
Я забрался в седан и нежно взял Есмихан за руку. Затем я осторожно помог ей выйти, поправил края ее вуали, чтобы ничего не было видно, и это успокоило Есмихан. Затем я подвел госпожу к лошади и помог ей забраться в седло.
— О, Абдула! Я никогда раньше не ездила на лошади.
Она в страхе дернула ногой. Ее туфля ударила меня прямо в лицо, а лошадь дернулась. Есмихан упала мне в руки.
— Я тоже давно не ездил на лошади. — Я не сказал этого вслух, но при этом мое сердце опустилось: кто знал, какую боль может мне причинить езда на лошади?
Молодой разбойник подъехал к нам и взял поводья нашей лошади.
— Тебе помочь, евнух?
— Мы справимся, — уверил я его. Я наклонил свою голову к госпоже, чтобы только она могла видеть мой страх. Она закачала головой в знак согласия, что готова попытаться снова сесть на лошадь ради меня.
Я понял, что посадить ее боком не удастся. Но потом я вспомнил, что это же была не европейская женщина. У моей госпожи даже были шаровары, чтобы она могла ехать верхом.
— Успокойся, дружок, — я пытался разговаривать с лошадью и в то же время подсадил Есмихан.
Затем, схватившись за гриву, я и сам взобрался на нее. Костлявое тело лошади дотронулось до моих половых органов. Я приготовился к ужасной боли, но ее не последовало.
Молодой разбойник пожал плечами в удивлении, насмешливо глядя на мою длинную развевающуюся одежду, но не стал ждать дольше.
Я услышал громкий треск, за которым последовал гул позади меня. Я обернулся посмотреть, почти теряя равновесие, так как лошадь повернулась в другую сторону. На горизонте появились наши янычары, готовые к атаке. Толстый разбойник выхватил мушкет и выстрелил. Есмихан прижалась ко мне и спрятала голову. Орудия, которыми были вооружены наши янычары, не могли быть использованы при езде, но я знал, что сейчас самое главное для меня — это сконцентрироваться на управлении лошадью, в противном случае мы могли бы попасть под прицел.
Молодой разбойник крепко держал поводья нашей лошади, заставляя ее не отставать от своей. Он выстрелил еще пару раз из лука в сторону янычар, но они уже были в недосягаемости. И роща спрятала нас, словно вуаль, закрыв за нами и дверь к нашей свободе.
Через несколько минут наши лошади были уже далеко. Мы неслись вперед, вперед и вперед. И через полчаса я понял, что нас уже никто не сможет догнать.
Что касается Мурата и его людей, я уверен: для них мы бесследно исчезли с лица земли.
К вечеру мы уже пересекли плато и теперь находились в месте, где серо-белые горы сменялись порослью кустарников. Здесь и находился лагерь разбойников. Он был очень хорошо спрятан среди этих гор, и найти его было бы, наверное, не легче, чем иголку в стоге сена.
Я заметил, что в выемках скал всегда скапливалась вода, хотя все вокруг было абсолютно высохшим. За время нашего пути мы не раз попадали под дождь. Мы промокли до нитки не только от дождя, но и от пота.
Наконец нам позволили сделать остановку. Я попытался следить за нашими передвижениями по солнцу, когда я его мог видеть, но облака, а затем и ранний закат поставили меня в совершенный тупик. По расстоянию тоже можно было судить о ситуации. Многие вещи могли бы сбить меня с толку, но неприятная боль во всем моем теле придавала трезвости и уверенности моим суждениям. С момента нашего захвата мы проделали путь, который на седане занял бы у нас не менее четырех дней.
Мои ноги были по колено в грязи. Моя голова кружилась, потому что с утра я ничего не ел и не отдыхал. Если вначале я вздохнул с облегчением, когда понял, что мое увечье не очень болит, то сейчас я уже испытывал страшные муки. Мои бедра и колени не двигались, а между ними пульсировала невыносимая боль, вызывавшая периодические спазмы, которые я не мог контролировать.
Когда я сполз на землю и перестал поддерживать Есмихан на лошади, она в изнеможении упала. В самый последний момент мне удалось подхватить ее. Сжимая зубы, я пытался забыть о своей боли и нежно отнес мою госпожу под навес в хижину, до того как наши захватчики успели мне это приказать.
Хижина оказалась немного больше, чем она казалась снаружи, но вряд ли здесь могло хватить места для нас и всех разбойников. Вход в нее был выложен камнями, но дальше все пространство было больше похоже на пещеру.
Два человека в центре главной комнаты ждали у костра возвращения разбойников. Первая была женой атамана, очень худенькая женщина. Она безбоязненно представала перед всеми этими мужчинами без вуали и замахнулась даже на самого огромного своим половником, когда он приблизился к ее супу. Эта бесстрашная манера поведения заставила Есмихан еще больше сжаться под своей вуалью и сильнее прижаться ко мне. Для моей госпожи такое поведение женщины было столь же неестественным явлением, как евнух для европейца.
Второй человек беспокоил меня больше. Он был одет в лохмотья и в простую, без полей, шерстяную шапочку бродящего дервиша. Он казался немного полноватым для такой роли, но что больше всего насторожило меня — это его взгляд: как будто он узнал меня и я должен был узнать его тоже. Тайны и загадки всегда меня нервировали. Они были одинаковы и у мусульман, и у христиан — они меня пугали.
В этот момент у меня были и другие проблемы. Я был очень рад, когда разбойники приказали мне и моей госпоже отправиться в другую комнату. Я пробрался через низкую дверь в одну из дальних комнат. Даже несмотря на то, что она была далеко от огня и заселена к тому же дюжиной коз, здесь мы могли укрыться от чужих глаз.
Сафи тоже приказали проследовать в эту комнату вместе с нами, но она не была готова смириться с таким домом. Первым делом она решила размять ноги, уставшие от езды, и делала это с грациозностью танцора.
Есмихан же не могла подняться, даже если бы захотела. Она сидела и плакала. Она раньше видела коз в жареном виде целиком или нарезанных на блюде с шафраном и рисом, а здесь она столкнулась — о, ужас! — с настоящим запахом их жизнедеятельности. Конечно, ей ничего не оставалось делать, как плакать.
Я разул свою госпожу и сделал все от меня возможное, чтобы ей было удобно. К счастью, моя госпожа была настолько уставшей, что сразу же уснула. Я приоткрыл ее жакет и вуаль и с радостью обнаружил, что вся остальная ее одежда осталась сухой.
