— Вот так история! — Он убрал руку с ее плеча, подался вперед и, казалось, задумался. — Но это не одно и то же, Грейс! Я хочу вас.
— Он тоже так говорил.
— Я не Джордж! — Гневное сверкание глаз. — И не О'Коннелл. Вы единственная женщина, на которую я обратил внимание за последние пять лет. Сколько раз я вам говорил, что мы с Нэнси только друзья?
— Но вы же возили ее в Париж!
— Господи! — Он хлопнул себя по вискам. — Я возил Нэнси в Париж, потому что она хорошая спутница, а мне не хотелось ехать одному. Мы жили в разных комнатах. Черт возьми, ваша сестра заслужила отпуск, Грейс!
Неподалеку на холме мальчики играли в футбол. Мяч летал взад-вперед.
— И вообще, что вы делали в те выходные? — продолжил он.
— Дело не в том, что я делала. Я поехала с О'Коннеллом, потому что знала, что должна оставить вас Нэнси.
— Ах, Грейс, когда хотите, вы становитесь невероятно лицемерны и тупы! Вы отказываетесь видеть очевидное! Это вы не могли выбрать, не я.
— Я не хочу О'Коннелла.
— А чего же вы хотите?
Мяч на склоне летал взад-вперед. Вздох.
— Нэнси в вас влюблена. Я это вижу, даже если вы не видите. Господи, даже моя мама это видит. Я больше не поставлю под удар счастье сестры и ее детей!
— Ваша сестра и я никогда не будем вместе. Никогда! Стук футбольного мяча. Шум бриза.
— До свидания, Джон! — Грейс встала.
— Грейс, пять лет моя жизнь была наполнена только ненавистью, темнотой и горем. Вы все это изменили. Вы! Я снова живу. По-настоящему живу. И думаю, вы испытываете те же чувства.
— Вы спрашивали, чего я хочу. Я хочу уехать из Лондона. Хочу быть подальше от вас. До свидания.
Она обернулась, чтобы взглянуть на него в последний раз. Он выглядел измученным, побитым. Но ей нечего было сказать ему. Когда она уходила, он не попытался остановить ее.
«20 июня 1927 года.
«Жители Уэст-Энда!
Когда-то люди верили, что перед смертью лебедь поет прекрасную грустную песню. С тех пор пошло выражение «лебединая песня». Но слышал ли лебедя хоть один из простых людей, распространивших эту легенду? У этой птицы, должно быть, тонкая шея и красивое оперение, но, если вы сомневаетесь, позвольте заверить вас, что как певец мистер Суон[23] вряд ли может сравниться с Бэсси Смит.[24]
Как бы то ни было, это лебединая песня Дайамонд Шарп. Вы, дорогие читатели, давно решили, приятнее ли мой сладкозвучный голос, чем голоса моих прекрасных пернатых друзей. Так или иначе, я в последний раз прошу вас о снисхождении.
Сегодня я не буду воспевать эклеры в «Ше Нуазет» (хотя они настолько воздушны, что их, наверное, приклеивают к блюдам, чтобы они не улетели); оплакивать выкипевшие до мякоти овощи у Флоренс Финнеган (чтоб хозяина бросили в чан с пенящейся капустной водой); обвинять управляющего ночного клуба «Саламандра» в том, что он разбавляет водой спиртные напитки (я, конечно, шучу), или хвалить макияж глаз некоего мистера Гамильтона-Шапкотта (Шеридан, где ты взял эту тушь?).
Сейчас вы все уже знаете, где весело провести вечер в Уэст-Энде, и я больше не буду тратить на это чернила. Вместо этого я хочу поговорить на тему гораздо более существенную, чем то, где сделать совершенную стрижку.
Моя мать, Кэтрин, была суфражисткой. В юности она маршировала в рядах СПОЖ и была арестована за то, что бросала яйца в членов Либеральной партии. Даже сейчас, в старости, она так часто, как только может, ходит на собрания Женской лиги свободы и беспрестанно болтает об их четырех требованиях. (Для тех жалких невежд, которые ничего не знают об этих требованиях, вот они: 1. Пенсии для детей, оставшихся без отцов. 2. Равная опека. 3. Равное право участвовать в голосовании. 4. Устранение дисквалификации (смещения с должности) по половой принадлежности.) Должна признаться, я игнорировала, делала большие глаза и даже посмеивалась над моей матерью, когда она заводила свои пространные речи о положении женщины XX века. Если честно, я бы лучше провела выходные дома, крася ногти, попивая джин с содовой и слушая джаз по граммофону, чем ходить в «Уголок оратора» или какое-нибудь другое место, чтобы стоять под дождем с плакатом. Давайте будем честны, я бы лучше провела день, откусывая щипцами ногти под звуки Пятой симфонии Бетховена, чем пошла на одно из таких собраний.
И все же, дорогие читатели, я верю, что всегда боролась за равноправие женщин. Мои слова имеют меньший вес, чем слова героической Кэтрин (это не сарказм, мама, ты, несмотря ни на что, действительно героиня), но эмансипация имеет много лиц. Некоторые могут казаться банальными, но эта банальность и есть суть нашей жизни, вашей и моей. Разве женщина по-настоящему освобождена, когда переступает через свою нижнюю юбку? Это справедливо, что молодая леди вынуждена в субботу вечером оставаться дома с книгой из страха перед неодобрением родителей, тогда как ее младший брат всю ночь танцует в «Хаммерсмит Пале»? Почему идиоты, заполняющие бар, могут указывать пальцем на женщину, иногда обедающую в одиночестве, и громко шептаться за ее спиной? И если уж у нас зашел разговор на эту тему, что плохого, если девушка выпьет вечером коктейль, даже три? Женщины тоже имеют право выпить, и мы не «распущенные женщины» и не «подержанный товар». Подумайте об этом, хоть кто-нибудь из вас. Может быть, тут нет ничего плохого.
Кончаю мою проповедь. Теперь я уезжаю танцевать мой самый лучший брейк на новых площадках (брейк, для тех, кто не в курсе, — это модернизированный чарльстон). Когда-нибудь я вернусь в дорогой старый Лондон, когда луна будет полной и оркестр будет играть живую музыку. Ищите меня в часы коктейля, и вы узнаете меня по моей изумительной геометрической стрижке (кстати, моего парикмахера зовут Маркус Рино), по следам помады на бокале и кольцам дыма, которые умею выпускать только я. Если увидите меня, подходите, и мы выпьем за старые времена.
Писать для вас было удовольствием, мои дорогие, и я лишь надеюсь, что удовольствием не только для меня. Пусть ваши ночи будут длинными, а платья короткими! Пусть ваша голова всегда остается ясной, ум открытым, а в сумочке всегда будет пара запасных чулок, и помните, что прелесть жизни в ее разнообразии!
Целую.
Грейс Резерфорд, она же Дайамонд Шарп».
Дики неохотно согласился на единственное условие Грейс относительно прощального обеда: чтобы он был скромным. Кроме них, на нем будут только Шеридан, Додо, Маргарет и Нэнси, которую Грейс по-прежнему избегала, словно совершила что-то ужасное.
