– А если я не захочу? Если предпочту лучше мучиться рядом с ним, чем томиться вдали от него? Кто может мне помешать? – И тут же она покачала головой: – Нет, нет, никогда!
Старинные часы в зеркальном футляре пробили девять. Герцогиня, наверно, слишком утомилась, и нельзя было рассчитывать увидеть ее сегодня. Клодине вдруг стало холодно, слишком холодно в пустой комнате. Пламя в камине едва теплилось. Клодина стала ходить взад и вперед. Около десяти часов, когда она уже собралась ложиться, пришла горничная и пригласила ее вниз. Клодина прошла несколько коридоров, лестниц и лесенок и добралась до ярко освещенной передней перед покоями ее высочества. Раньше она редко бывала здесь. Во время придворных приемов она сопровождала старую герцогиню лишь в парадные залы и старалась избегать вечерних собраний в гостиной ее высочества. Сегодня она вновь почувствовала особенность этих великолепных покоев: повсюду густой красный цвет – обои, ковры, занавески, свет смягчен абажурами красноватых оттенков. Группы роскошных экзотических растений и драгоценные картины в широких золотых рамах. Все «болезненно, лихорадочно, как существо, живущее в этих комнатах», сказал однажды его высочество, привыкший к чистому лесному воздуху и задыхающийся в тяжелой, пропитанной духами атмосфере. В этом была доля правды. Жгучая потребность скрасить скудную действительность, жажда жизни и счастья сказывались в роскоши этих дворцовых комнат.
Герцогиня лежала на низкой постели с красным пологом, который поддерживался наверху когтями позолоченного орла. Здесь также все освещалось розоватым светом, который придавал бледному лицу обманчивую краску.
– Уже поздно, Дина, – сказала тихим голосом больная, – но я не могу оставаться одна – мне страшно! Меня охватывает непонятный страх. Я стала бояться темноты. Не смейся надо мной, Дина! А теперь, прошу тебя, расскажи мне все – я думаю, мне уже остается немного времени слушать тебя!
Клодина думала, что ей следовало бы убежать из этой роскошной комнаты с золоченым потолком и одуряющим запахом ландышей, несущимся из зимнего сада…
– Как ты тут жила, Клодина?
– Я?.. Мне жилось хорошо, мне только очень тяжело, что ты страдаешь!
– Я должна все привести в порядок и многое написать. Помоги мне!
– Элиза, ты напрасно волнуешься!
– Нет, нет!
Герцогиня смотрела на девушку большими блестящими глазами, как будто старалась разглядеть, что делается в ее душе…
– Какая ты странная невеста, – шепотом начала она после короткого молчания, – и отношения ваши странны. Он там, ты тут. Клодина, сознайся, что твое согласие отдать свою руку в тот день было жертвой? Скажи, Клодина, ты не любишь его?
Она со страхом, с мучительным страхом смотрела на заплаканное лицо подруги.
– Элиза, – ответила та, прижав руки к груди, – я люблю Лотаря, любила его, еще не зная, что это любовь, еще почти ребенком любила его…
Герцогиня молчала, но дыхание ее участилось.
– Ты не веришь мне? – тихо продолжала Клодина.
– Верю, Дина; но любит ли он тебя? Скажи, любит ли он тебя так же? – прошептала герцогиня.
Клодина опустила глаза.
– Я не знаю, – проговорила она.
– А если бы знала, что он тебя не любит, стала бы ты, несмотря на это, его женой?
– Нет, Элиза.
– И ты никогда не решилась бы отдать свою руку другому, несказанно любящему тебя?
Прекрасная девушка сидела неподвижно и безмолвно, как статуя.
– Клодина, знаешь, зачем я приехала? – спросила со страстным волнением герцогиня. – Затем, чтобы употребить свои последние силы для спасения пламенно желаемого счастья того, кто мне дороже всех на свете! Когда я уехала в Канны, моя глупая слабость, мое раненое самолюбие боролись с благими намерениями. Клодина, герцог любит тебя, а меня никогда не любил. Он любит тебя со всей честностью и силой, на какие способно его благородное сердце. За время моего замужества я научилась читать в каждой черте его лица: он любит тебя, Дина! И он никогда не забудет тебя. Не сиди так молчаливо, ради бога, отвечай!
– Ты ошибаешься! – воскликнула испуганно Клодина и отстраняюще протянула вперед руки. – Ты ошибаешься, его высочество не любит меня больше, это заблуждение с твоей стороны. Ты не должна была думать об этом, не должна была приезжать!
– О, неужели ты думаешь, Дина, что любовь можно сбросить, как платье? – сказала герцогиня. – Что можно решить: с завтрашнего дня перестану любить, и кончено?! Нет, нет, так сердце не создано!
Клодина молчала. Потом начала говорить решительно и сильно:
– Я никогда не выйду замуж иначе, чем по взаимной любви! Прости, мой друг, но я не могу дать тебе обманчивых обещаний. Распоряжайся всем! Если нужно, то и моей жизнью, только не требуй этого.
Герцогиня в упор смотрела на Клодину. В комнате все смолкло…
– Бедный человек! Я думала, что и тебе будет так хорошо, – сказала она, скорее про себя. – Нет, этого не будет! – Потом громче добавила: – Какая путаница! Ты любишь Лотаря, а он… Бедная маленькая принцесса!
– Элиза! – воскликнула Клодина, и губы ее задрожали. – Я ведь не хочу лишать его счастья, что ты обо мне подумала? Никогда! Никогда! Если любишь меня, – поспешно продолжала она, – возврати ему от моего имени свободу, я знаю, что ты будешь говорить с ним об этом.
– Завтра, – сказала герцогиня.
– Так отдай ему это! – Она сдернула с пальца обручальное кольцо. – Здесь счастье принцессы, возьми его и оставь меня идти своей дорогой, одинокой и далекой от всего, что может напоминать мне о нем!
Клодина встала и пошла к двери.
– Клодина, – проговорила слабым голосом герцогиня и схватила кольцо худой рукой. – Дина, не уходи так от меня! Кто несчастнее из нас двоих? Помоги мне лучше, чтобы вышло хоть немного хорошего из всего этого.
Клодина вернулась.
– Что я должна сделать? – покорно спросила она.
Герцогиня попросила воды, потом велела Клодине принести шкатулку, открыла ее и подала девушке лист бумаги.
– Вот список вещей, которые я желаю, чтобы раздали после моей смерти. Спрячь его – это копия, подлинная бумага у герцога.
– Ты не должна так ужасно волноваться, Элиза!
– Я буду спокойна, когда приведу все в порядок, Дина. Прочти вслух, не пропустила ли я чего-нибудь. Никто не должен думать, что я забыла его!
Клодина начала читать дрожащим голосом. Иногда слезы мешали ей – все было с такой нежностью, с таким вниманием продумано, все свидетельствовало об удивительном расположении к людям…
«Моей дорогой Клодине принадлежит вуаль из брюссельских кружев, которую я надевала к венцу».
Расстроенное лицо молодой девушки покрылось яркой краской. Она знала, о чем думала герцогиня, когда писала это.
