Едва Арабелла вернулась на Парк-стрит, как она тут же, не снимая шляпки, поднялась к себе в комнату, села за маленький столик у окна и приготовилась писать письмо. Но хотя дело очевидно было срочное, она смогла написать только первые слова, после чего вдохновение ее покинуло и довольно долго она сидела, глядя в окно, а чернила высыхали на ее пере. Наконец она глубоко вздохнула, опять окунула перо в чернильницу и решительно написала две строчки. Потом остановилась, перечитала их, разорвала листок и придвинула к себе новый.
Через некоторое время она, наконец, достигла результата, который ее удовлетворил, дело было сделано, письмо запечатано. Она позвонила в колокольчик, и когда появилась горничная, она попросила ее позвать Бекки, если та не слишком занята. Когда вскоре появилась Бекки, застенчиво улыбаясь и засунув руки под фартук, Арабелла протянула ей письмо и сказала:
— Пожалуйста, Бекки, не могла бы ты потихоньку отнести это письмо мистеру Бьюмарису? Ты можешь сказать, если твое отсутствие заметят, что я дала тебе поручение, но… я буду тебе очень признательна, если ты никому не скажешь, какое именно!
— О мисс! — выдохнула служанка, широко раскрыв глаза и предвкушая любовный роман. — Я никому не скажу ни слова!
— Спасибо! Если… если мистер Бьюмарис будет дома, я была бы очень рада, если бы ты дождалась ответа!
Бекки кивнула, всем своим видом показывая, что она все понимает, уверила Арабеллу, что не подведет, и исчезла.
Когда полчаса спустя она вернулась в комнату Арабеллы, у нее был вид настоящей заговорщицы, но она принесла плохую новость: мистер Бьюмарис три дня назад уехал из города и сказал, что будет отсутствовать около недели.
Мистер Бьюмарис вернулся в Лондон утром, после шестидневного отсутствия, как раз в то время, когда должны были подавать завтрак. Его слуги думали, что его не будет целую неделю, но так как он редко их точно информировал и никогда не считался с тратами, он приучил их жить в постоянном состоянии ожидания того, что в любое время суток они по первому приказанию должны накормить его и десяток гостей, и его приезд не вызвал паники, зато вызвал у одного из его домочадцев радость, граничащую с райским блаженством. Отощавшая маленькая дворняжка, чей хвост, всегда весело закрученный на спине, в течение шести мучительных дней грустно висел книзу, и которая провела большую часть этого времени, свернувшись калачиком у двери в спальню хозяина и отказываясь от любой еды, включая полные тарелки лучших яств, приготовленных лично великим Альфонсом, скатилась кубарем по лестнице, счастливо визжа, бешенным галопом обежала несколько раз вокруг мистера Бьюмариса и, наконец, выдохшись, свалилась у его ног, тяжело дыша. Все слуги мистера Бьюмариса, боготворившие его самого и его прихоти, стали собираться со всех концов дома в прихожей, чтобы снять с себя вину за то ужасное состояние, до которого по своей доброй воле довел себя его протеже и за которое они считали себя в какой-то мере ответственными. Даже месье Альфонс поднялся по лестнице из своего подвального царства, чтобы подробно описать мистеру Бьюмарису куриный бульон, тушеного кролика, говяжью ногу и мозговую косточку, с помощью которых он старался возбудить исчезнувший аппетит у Улисса. Брау прервал монолог француза, дабы убедить мистера Бьюмариса, что он, со своей стороны сделал все возможное, чтобы возродить у Улисса интерес к жизни, вплоть до того, что принес в дом бродячую кошку в надежде, что она побудит Улисса, известного своей непримиримой неприязнью к кошкам, к активному образу жизни. Пэйнсвик с самодовольным видом, из-за которого он мгновенно стал неприятен своим коллегам, обратил внимание мистера Бьюмариса на то обстоятельство, что только благодаря его глубокому пониманию психологии Улисса, мистеру Бьюмарису не пришлось горевать по поводу безвременной кончины его низкорожденного друга: именно мистеру Пэйнсвику пришла в голову счастливая мысль дать Улиссу на хранение одну из перчаток его хозяина.
Мистер Бьюмарис, взяв Улисса на руки, не стал прислушиваться к этим попыткам самооправдаться, а обратился к своему обожателю.
— Какой же ты дурачок! — заметил он. — Нет, я совсем не люблю, когда меня лижут в лицо, и прошу тебя этого не делать. Тихо, Улисс, тихо! Я благодарен тебе за твою верность, но как ты видишь, я нахожусь, как обычно, в хорошей форме. Боюсь, что не могу сказать о тебе того же. Ты опять — кожа да кости, дружок, и я считаю, ты вел себя несправедливо по отношению к моим стараниям тебя откормить, и вообще просто глупо. Любой теперь, увидев тебя, скажет, что я жалею для тебя даже объедки со своего стола!
И он добавил, не меняя голоса и не поднимая глаз:
— Кроме того, мне кажется, ты лишил моих слуг всякого здравого смысла, потому что их большая часть, вместо того, чтобы готовить мне завтрак, в котором я очень нуждаюсь, занимается тем, что пытается отмести от себя всякие подозрения вины, и я могу добавить — они от этого не выигрывают в моих глазах.
Улисс, которого уже сам звук голоса мистера Бьюмариса приводил в восторг, с обожанием смотрел в его лицо и пытался лизнуть руку, которая его гладила. На слуг мистера Бьюмариса, однако, его голос произвел совершенно другое действие: они быстро рассеялись. Пэйнсвик быстро ушел, чтобы приготовить новое платье; Брау — чтобы накрыть стол в гостиной; Альфонс — чтобы со скоростью молнии отрезать несколько ломтиков прекрасной Йоркской ветчины и разбить на сковородку яйца, добавив разных приправ; а его многочисленные помощники мололи кофе, резали хлеб и ставили на огонь чайник. Мистер Бьюмарис, подхватив одной рукой Улисса, взял со столика в прихожей кучку писем и пошел с ними в библиотеку. Он сказал старательному молодому лакею, бросившемуся со всех ног открывать перед ним дверь:
— Пищу для этого ужасного животного!
Это приказание, мгновенно переданное на кухню, побудило месье Альфонса велеть своему помощнику бросить все свои дела и немедленно приготовить блюдо, способное воскресить даже ослабевший аппетит какого-нибудь тяжело больного.
Мистер Бьюмарис, отодвинув в сторону многочисленные приглашения и счета, обнаружил письмо, которое не было доставлено почтой и на котором была подпись «Срочное». Почерк, явно женский, был ему незнаком.
— Ну, что здесь, Улисс? — спросил он, ломая сургуч.
Там было не слишком много. В послании говорилось: «Дорогой мистер Бьюмарис, я буду вам очень признательна, если вы окажете честь, нанеся мне визит на Парк-стрит как можно скорее и попросив сообщить о вашем приезде дворецкого. Остаюсь преданная вам Арабелла Тэллент.»
