Мне удалось побывать в подсобных помещениях книжных лавок, — рассказывал он, — где продаются памфлеты. Я разговаривал с людьми, которые торгуют клеветой, а также с теми, чей доход зависит от того, насколько гнуснее будет их обман. Я сидел рядом с теми, кто макает свои перья в грязь, чтобы сделать мерзкий рисунок.
Разговаривал с головорезами, чьим занятием было распространять все эти листовки, карикатуры и памфлеты.
— В своих поисках, — продолжал герцог Мелинкортский, — мне приходилось заходить в публичные дома, которые герцог де Шартре открыл в Пале-Рояле. А поговорив с женщинами, я узнал такие вещи, которые даже у такого сведущего человека, каким можно было считать меня, вызывали приступы удушья и тошноты. После того, как я решил, что Пале-Рояль больше ничего нового мне не сообщит, я отправился на улицы. Могу заверить вас только в одном: Париж погряз в своем растлении до такой степени, что ни я, ни, как полагаю, любой другой человек моего положения даже вообразить себе не сможет.
— И вам так и не удалось найти Аме? — со слезами в голосе спросила Изабелла.
— Нет, отыскать Аме я так и не смог, — проговорил его светлость, — но все, с кем мне довелось встречаться в тех местах, не выразили ни малейшего удивления тем фактом, что кто-то мог бесследно исчезнуть в этом городе. Преступление стало обычным явлением в Париже, и вопрос всегда упирается только в одно — в цену.
— Себастьян, мы обязательно должны найти Аме. Вы не можете оставить все, как есть!
— Оставить? — казалось, это предположение удивило герцога. — Клянусь, Изабелла, у меня нет ни малейшего намерения прекращать поиски Аме. Даже в том случае, если на это уйдет вся моя жизнь, я буду продолжать искать ее до тех пор, пока сурово не покараю тех, кто хоть в малой степени был причастен к ее похищению.
— Бедная девочка! — прошептала леди Изабелла. — Могу представить себе, как она должна страдать, мучиться, как ей страшно и больно, а ведь она, Себастьян, так безумно любила вас!
Губы у герцога сурово сжались, словно Изабелла своими словами дотронулась до самого больного места.
— Она любила вас до самопожертвования, — продолжала Изабелла. — А вы, Себастьян, питали к ней какие-нибудь чувства?
Герцог ничего не ответил, и через некоторое время Изабелла заговорила вновь:
— Будь я на ее месте, ни за что не вынесла бы такого — любить вас так, как она, и не иметь ни малейшей надежды на взаимность. Такая бескорыстная любовь, Себастьян! Прошлой ночью я подумала, что, если бы нам удалось отыскать ее, мы все немедленно могли бы вернуться в Англию. Там вы могли бы жениться на ней и избавить от опасности со стороны кардинала или любого другого врага.
Так как герцог Мелинкортский продолжал хранить полное молчание, леди Изабелла, встав из-за стола, прошла через всю комнату и остановилась перед ним.
— Скажите же мне, Себастьян, — взмолилась она, — пожалуйста, скажите мне, что Аме была вам не безразлична.
И тут же, прежде чем его светлость успел вымолвить слово в ответ, даже прежде, чем он успел повернуть голову, чтобы взглянуть на леди Изабеллу, или пошевелить рукой, к которой она просительно прикоснулась, открылась дверь.
Первым увидел Аме Хьюго! Девушка застыла на пороге: платье измято, испачкано, а кое-где и порвано, волосы в ужасном беспорядке рассыпались по плечам, но глаза буквально светились счастьем, а губы были полуоткрыты от невыразимого восторга.
В то же мгновение, когда у Хьюго захватило дух и он не мог произнести ее имени, будто слова застряли у него в горле, герцог обернулся, но не к леди Изабелле, а к двери. Аме с криком, эхом прокатившимся по комнате и вызвавшим поток слез у Изабеллы, бросилась через всю комнату к Себастьяну и замерла в его объятиях.
— Ах, монсеньор, монсеньор! — проговорила она голосом, дрожащим от переполнявшей ее радости. — Я вернулась, я снова здесь, а думала, что больше уже никогда не увижу вас!
Она прижалась лицом к его плечу, а его светлость крепко обнимал ее, пытаясь одной рукой пригладить разметавшиеся по плечам локоны девушки.
— Аме, вы целы и невредимы! Ах, милая моя! — воскликнула Изабелла. — Благодарю тебя, боже! Слава богу!
Аме вдруг сильно побледнела, словно ее внезапно охватила слабость, а потом, прежде чем поняла, что ей необходимо на что-нибудь опереться, чтобы не упасть, Хьюго подхватил ее на руки и помог сесть в кресло.
— С вами все в порядке, Аме? — спросил герцог.
Голос его был тихим и ласковым, Хьюго успел заметить, как что-то вдруг изменилось в выражении его глаз, и был изумлен, осознав, что во взгляде Себастьяна прочитал нежность.
— Да, монсеньор.
Аме подняла на него глаза:
— Я боялась до отчаяния, думала, что никогда не убегу и когда умру, вы могли бы поверить той лжи, которую они вам могли бы поведать обо мне.
— Что с вами сделали? Где вы были все это время? — спросила Изабелла, сидя в кресле.
Но казалось, что ни герцог, ни Аме ничего не слышала. Они продолжали смотреть в глаза друг другу, и сияние глаз девушки, вызванное обретенным счастьем, отражалось в глазах Себастьяна.
— Я все время думала о вас, монсеньор, — говорила Аме. — И хотела быть такой же смелой, как вы. Я знала, что вам было бы стыдно за меня, если бы я начала рыдать и молить о пощаде, поэтому я молчала, хотя внутри меня жил страх, переполнял ужас, который мог заставить меня закричать и делать такие вещи, которые я никогда бы не сделала при обычных обстоятельствах. И только воспоминания о вас, монсеньор, и о вашей храбрости позволили мне уберечь себя от бесчестья.
— Вы не ранены? — поспешно спросил герцог.
— Теперь, когда я вернулась к вам, со мной уже ничего не случится, — ответила Аме.
Казалось, последние слова замерли на устах девушки.
На самом деле ей можно было бы и не отвечать. Глаза Аме и Себастьяна и так говорили все, что им нужно было знать друг о друге. Удары сердца девушки отзывались ударами сердца в груди его светлости, руки были сплетены.
Теперь во всем мире они были одни и ничто вокруг не существовало. Обо всем остальном они забыли: и о страхах девушки, и об опасностях, через которые ей пришлось пройти, о ее внезапном появлении в этом особняке, об Изабелле и Хьюго, молча взирающих на них. В этом мире для них остались только солнечный свет, теперь более ослепительный, более золотистый, чем когда-либо прежде, и упоение блаженством, охватившим девушку и герцога.
Долго стояли Аме и Себастьян словно зачарованные, им казалось, что они одни во всей Вселенной и время вдруг остановилось; мужчина и женщина, соединенные величайшей силой на небесах и на земле — силой любви.
И лишь голос Изабеллы вернул их к реальности.
