Макон снова приблизился к Люси, потом поднял руку, и Эмма была вынуждена вмешаться.
— Нет! — пронзительно закричала она, вбегая в комнату, но прежде чем она смогла пройти через двойные двери, Стивен пролетел мимо нее, схватил Макона за лацканы и с силой швырнул его к шкафу.
— Давай, отважный ублюдок, — подначивал его Стивен. — Посмотрим, каков ты против того, кто может дать тебе сдачи.
Макон, побежденный, бросил на брата откровенно ненавидящий взгляд, выпрямился и поправил пиджак.
— Она сумасшедшая, — пробормотал он, показывая на жену, которая уже утратила свою браваду и съежилась около Эммы, наблюдая за всем широко открытыми глазами. — Все время говорит об этой старой болотной ведьме и ее пророчествах. Носит эти проклятые черные платья…
— Мне все равно — втыкает она иголки в кукол или молится на луну, — прервал его Стивен ровным и оттого еще более угрожающим голосом. — В следующий раз, когда ты в гневе поднимешь руку на нее или на любую другую женщину, я позабочусь, чтобы тебе было больно, как никогда. Ясно?
Макон не ответил. Он долго смотрел на Люси, потом медленно вышел из комнаты.
Стивен подошел к Люси и взял ее руки в свои.
— С тобой все в порядке? — взволнованно спросил он.
Люси покачала головой. В глазах застыли боль и отчаяние.
— Мы прокляты, — прошептала она. — Мы все.
В жаркие удушливые дни, предшествовавшие началу суда над Стивеном, Эмма раздиралась между противоречивыми желаниями: быть с ним каждую минуту и отделить себя от него, эмоционально и физически, чтобы боль была меньше.
Любовь к Стивену не позволяла избрать второй путь, а первый был невозможен. Как только солнце вставало над горизонтом, Стивен был на ногах. Еще до того, как Эмма успевала полностью проснуться, он уходил из дома и обычно не возвращался до десяти, половины одиннадцатого вечера. К этому времени он был совершенно измучен и опустошен. Он не прикасался к Эмме, и у нее появилось горькое чувство, что они отдаляются друг от друга.
Как-то утром в конце июня Эмма спустилась в столовую, надев одно из новых бесчисленных платьев — на этот раз это было желтое батистовое платье, — и застала там Люси, замешкавшуюся с завтраком.
Как обычно, Люси была в черном, и сейчас под глазами у нее были темные багровые пятна.
Вначале Эмме показалось, что это синяки, и она вспыхнула от гнева. Но, подойдя поближе, она поняла, что это от утомления.
Наполнив свою тарелку у буфета и налив себе кофе, она села рядом с Люси и расстелила на коленях салфетку. Жена Макона не взглянула на нее ни разу.
— Люси?
Маленькая женщина, похожая на куклу, вздрогнула, обнаружив, что не одна. На губах у нее появилась смущенная улыбка.
— О, Эмма, привет. Хорошо себя чувствуешь?
Смешно, учитывая ее собственное состояние, но Люси всегда заботливо справлялась о здоровье Эммы.
Эмма кивнула.
— Ты выглядишь очень усталой, — осторожно заметила она, сделав глоток кофе. — Хорошо спала?
Люси подняла свои светлые безупречные брови в явном изумлении.
— Почему ты спрашиваешь?
Эмма прочистила горло.
— Ну, в вечер бала был тот неприятный инцидент, когда Макон ударил тебя. Я просто хотела узнать, если…
Люси прервала Эмму покачиванием головы и отрицательным взмахом руки.
— Он такой не все время, — сказала она. — Он просто выпил больше обычного в тот вечер.
— Не следует извинять его поведение, — осмелилась сказать Эмма. Она научилась откровенности от Хлои, и эта черта не всегда нравилась другим. — С его стороны было дурно ударить тебя.
Люси грустно, рассеянно вздохнула.
— Я знаю, — произнесла она тихим несчастным голосом, начисто лишенным надежды.
Эмма подняла вилку и поковыряла яичницу. Она спускалась с волчьим аппетитом, но сейчас он пропал.
— Давно вы женаты с Маконом? — спросила она, стараясь поддержать легкий разговор.
Люси наморщила хорошенький лобик, вычисляя.
— Мы поженились за год до того, как умер отец Макона и Стивен приехал к нам. Это было, мне кажется, лет семнадцать назад. Родные Натаниела погибли, когда мы были женаты всего несколько месяцев, — я была ему вместо матери.
Хотя Эмму несколько поразили несвязные воспоминания Люси, она заставила себя улыбнуться.
— Я знала, что Макон старше Стивена, — сказала она, — но не представляла, что между ними такая разница.
— О, да. Хорошо, что, когда Стивен приехал в Фэрхевен, он был уже большой. Если бы он был маленьким и беспомощным, каким был Натаниел, я совершенно уверена, что Макон убил бы его.
Сообщив свое мнение безмятежным голосом, Люси улыбнулась и добавила еще сахару в чай.
Эмма поперхнулась куском жареной колбасы, который пыталась проглотить, и прижала салфетку ко рту. Ей вдруг стало невыносима мысль провести еще один ужасный длинный день в этом доме, ничего не делая, только ожидая. Придя в себя, она спросила:
— Ты хорошо знала Мэри Макколл?
При упоминании имени предполагаемой жертвы Стивена Люси поджала губы, однако сразу же на них вновь появилась слегка истеричная, ослепительно яркая улыбка.
— Конечно, не очень хорошо, — весело сказала она, облокотившись локтями на стол и держа чашку двумя руками. — Мэри была намного моложе. Она была подругой Дирка и Стивена.
— У нее осталась семья? Друзья?
— Ее отец, Джессуп. Но он умер два года назад от сердечной болезни. — Ее лобик снова сморщился, когда она глубоко задумалась. — О, есть еще ее тетка, Астория. — Люси сделала гримаску. — Высушенная старая зануда. Она, наверное, не выходила из дому последние двадцать лет.
— Она жила в том же доме, что и Мэри? — настаивала Эмма, чувствуя, как в ней поднимается волнение.
Люси кивнула и удивленно посмотрела на невестку.
— Почему тебя так интересует Астория Макколл? Ведь она так же скучна, как холодные помои.
— Я хочу поговорить с ней об убийстве Мэри, — сказала Эмма, отставляя нетронутую еду и отодвигая стул.
— Я еду в город, — объявила она, — и хотела бы, чтобы ты поехала со мной, если можешь.
Люси все еще выглядела ошеломленной, но отложила свою салфетку и встала. Она сжала руки трогательным гибким движением.
— Ну, мне кажется, что я могла бы… — Она посмотрела на свое черное платье и нервно пригладила блестящие сатиновые юбки, коснулась своего шиньона. — Ты думаешь, я хорошо выгляжу? Астория, может, и не выходит, но она ужасная сплетница.
Эмма успокаивающе улыбнулась невестке.
— Ты самая красивая женщина в орлеанском обществе, — сказала она, думая, что ее слова были бы чистой правдой, если бы только Люси одевалась в более подходящие цвета и выезжала бы почаще. — Если Астория что-то и скажет о тебе, наверняка это будет только из ревности.
