Лондонбридж выглядел очень уныло, а те дома, которые когда-то красовались возле него, превратились в груду пепла. Ступив на мост, Фрэнсис при свете луны, выглянувшей из-за туч, увидела, как высоко поднялась вода в Темзе. Какой-то пьяный, поравнявшись с ней, вцепился ей в накидку, пытаясь заглянуть в лицо, но она с силой оттолкнула его, и он упал на мокрые камни. Ускорив шаги, Фрэнсис почти побежала дальше.
Возле самой таверны, она, задыхаясь от бега, увидела карету Леннокса, который несмотря на непогоду, нетерпеливо ходил возле нее. Когда Фрэнсис, прерывающимся голосом окликнула его по имени, он не услышал, но когда она дотронулась до его руки, он в недоумении уставился на нее, поняв, что она пришла пешком и что под намокшей накидкой ее бьет дрожь. Капюшон свалился назад, и он увидел, как Фрэнсис бледна, как намокли ее волосы и как она напугана.
– Что случилось? Ради Бога, скажите, что произошло? – стал допытываться он.
– Ничего. Я здесь. Я в безопасности.
Теперь, когда закончилось опасное путешествие, Фрэнсис испытывала только радость от того, что снова видит его.
– Но вы одна! И шли пешком! Это ведь опасно!
– Как бы там ни было, все позади. Мы должны подождать, мой повелитель?
– Ни одной минуты!
Он взял ее на руки, усадил в карету, и кучер погнал лошадей. Леннокс заботливо снял с Фрэнсис промокшую накидку и завернул не перестававшую дрожать девушку в свое пальто.
– Я был уверен, что ваша матушка пошлет с вами кого-нибудь из своих слуг. Вы не должны были так рисковать. Помилуй Бог! Когда я думаю о том, что могло произойти с вами!.. Почему вы отпустили свою горничную? Меня надо повесить, разорвать на куски или четвертовать за все то, что я… за то, что я подверг вас такому испытанию…
Злость на самого себя и страх за Фрэнсис пытались найти выход в потоке слов.
Фрэнсис, смеясь, закрыла ему рот рукой.
– Замолчите! Вы не могли этого знать. Моя мать – все еще в Винчестере, и это даже к лучшему, потому что теперь ее ни в чем нельзя будет обвинить. И Элис тоже не придется ни за что отвечать. У меня не было выбора – я вынуждена была рискнуть…
Их губы встретились, и Фрэнсис обняла его за шею. Она ни о чем не жалела: впервые в жизни она чувствовала себя действительно свободной.
– В Кобхеме все готово, – сказал ей Леннокс. – Священник будет нас ждать. Королева была права. Когда Карл узнает о вашем исчезновении, мы уже будем супругами.
Фрэнсис никогда не забывала своего первого впечатления от Кобхемхолла, прекрасного даже в тусклом свете мартовского утра.
Было еще очень рано. Они ехали всю ночь по старым дорогам – кентской и дуврской, и хоть кучер изо всех сил гнал шестерку лошадей, путешествие заняло гораздо больше времени, чем Леннокс предполагал. Кучер промок насквозь, как и форейторы, потому что кожаная ливрея не могла защитить его в такую непогоду, и к тому времени, когда они приехали в Кобхем, лошади совсем выбились из сил.
Фрэнсис чувствовала себя вполне отдохнувшей, потому что большую часть пути мирно спала в объятиях своего возлюбленного. Выйдя из кареты, она остановилась и какое-то время стояла неподвижно, словно зачарованная, и даже Ленноксу не было позволено разделить с ней это самое удивительное мгновение ее жизни.
Наконец она увидела дом, о котором так давно мечтала, хотя то, что она представляла себе, было скорее всего не реальным домом, а обобщенным образом двух домов – родительского дома в Шотландии, который она помнила по картине, и самого Кобхемхолла, изображенного на старой гравюре. Но и гравюра, и ее воображение и в малой степени не соответствовали истинной красоте того, что она увидела.
Она с восторгом рассматривала темно-красные кирпичи, из которых был построен огромный дом, множество окон, восьмигранные башенки, ряды тюдоровских труб с шероховатой поверхностью. Все это волновало ее гораздо больше, чем она ожидала, и если дом был так прекрасен даже в это пасмурное, дождливое утро, как же он должен быть хорош под лучами солнца, в окружении зеленых деревьев и цветов, растущих в парке, таком огромном, что она не могла охватить его взглядом!
Леннокс, который тем временем распорядился позаботиться об измученных лошадях и расплатился с кучером, наконец повернулся к Фрэнсис, утратившей, казалось, ощущение реальности происходящего.
– О, это восхитительно! – воскликнула она, когда он взял ее за руку. – Я не могу найти слов… О, какое счастье жить здесь с вами!
Восторженное состояние не покинуло ее и после того, как она переступила порог своего нового дома. Слуги, выстроившись в ряд, приветствовали ее, и, улыбаясь им, Фрэнсис совсем забыла, что на ней простое платье и туфли, заляпанные лондонской грязью.
Когда спустя несколько часов в собственной часовне Леннокса состоялась скромная свадебная церемония, на ней в качестве свидетелей присутствовали только несколько человек – наиболее уважаемые слуги. Фрэнсис вспомнила слова леди Суффолк, которая предвкушала, что ее свадьба будет едва ли не самым значительным событием наступающей весны, и смотрела на своего свежеиспеченного мужа, который торопил ее к столу, приготовленному слугами.
– Не слишком роскошно, – заметил он, – но все равно – об этом событии еще не скоро забудут!
По молчаливому уговору они не говорили о том, какой гнев и какая кара обрушатся на них, но думали об этом без страха. У них не было другого выхода, сказала Фрэнсис, им пришлось выбирать между честью и бесчестьем.
– Я безгранично верю королеве, – сказала Фрэнсис. – Она не в силах сделать так, чтобы король не изменял ей, но в остальном она имеет на него большое влияние.
Разве можно было найти лучшее место для медового месяца, чем Кобхемхолл? Фрэнсис открыла для себя прекрасные стороны любви, и ей нередко казалось, что она попала в сказку.
Вместе с мужем она изучала строительные планы и чертежи, и работа, которая, казалось, замерла в последнее время, возобновилась с еще большим энтузиазмом.
У Леннокса не было от Фрэнсис никаких секретов, потому что он очень быстро понял, что его жена – не только красавица, но и прекрасная хозяйка, не склонная бросать деньги на ветер. В течение нескольких недель она поняла, каким образом они могут ограничить свои расходы, чтобы сэкономить деньги, причем сделала это так, чтобы Ленноксу не пришлось жертвовать своими привычками и интересами. Она понимала, что пройдут годы, прежде чем они смогут рассчитаться с долгами, потому что реконструкция дома требовала огромных денег, но считала эти затраты оправданными не только потому, что его цена после задуманных работ возрастет в два или в три раза, но и потому, что новый дом станет для них источником постоянной радости и предметом гордости. Теперь Фрэнсис уже не сомневалась в том, что Ленноксу никогда не удалось бы собрать ту сумму, которую требовал от него король.
