— Почему вам так холодно, брат? Мы собрались здесь, чтобы дать вам свет и тепло…
— Кто вы?
— Друзья, не сомневайтесь! Что мы можем сделать для вас? Молиться?
— Возможно… я так и не понял… О, как мне холодно! Вода… ледяная… Я… я не могу выбраться из нее!
— Вам нужно приблизиться к нашему пламени. Мы будем молиться, чтобы направить вас к нам, к нашему свету… Отче наш…
Глубокий бас придал неожиданное звучание самой древней из всех христианских молитв в устах этого человека, которого считали скептиком… Но никакого отклика со стороны незнакомца не последовало, и когда шотландец умолк, над столом вновь повисло молчание. Альдо ощутил, как дрожит касающаяся его пальцев рука мадам де Ла Бегасьер. Бедная женщина так испугалась, что было слышно, как у нее стучат зубы. Между тем Кроуфорд снова заговорил:
— Вы по-прежнему здесь, брат?
— Да… но я слышу вас все хуже и хуже… Вы удаляетесь… о, какая холодная вода…
Горестный голос постепенно слабел, превращаясь в шепот. Потом он окончательно пропал. Все увидели, как голова Леоноры бессильно упала на грудь.
— Дадим ей немного отдохнуть! — прошептал ее супруг. — Когда она входит в транс, невозможно предсказать, кто попытается воззвать к нам через нее. Тот человек, которого мы услышали, должно быть, умер, так и не узнав, что произошло, и ему не удается вынырнуть из этой черной дыры…
— Вы помните браконьера, который утонул в Большом канале позапрошлой зимой? — заметила леди Мендл. — Дело было вечером, стоял зверский холод, все замерзло, и олень, за которым он гнался, попытался спастись по льду. Но лед провалился под весом человеческого тела. Утром лесничие из парка обнаружили труп…
— Вы… вы думаете, это он говорил? — выдохнула мадам де Ла Бегасьер.
— Конечно, он! — раздраженно фыркнул Понан-Сен-Жермен. — Что будем делать дальше?
— Фредерик сыграет нам кантику[88], чтобы волны очистились. А потом мы попробуем вызвать ту, которую надеемся услышать. Я говорю «попробуем», так как подобный сеанс оказывает серьезное воздействие на жизненные флюиды нашего медиума. К несчастью, последствия всегда непредсказуемы…
Пока молодой человек играл «Стремлюсь к тебе, Господи», Альдо пришла в голову другая мысль.
— Быть может, лучше сыграть одну из любимых мелодий королевы? — предложил он. — Она любила петь и предпочитала романсы.
— Мне это кажется разумным, — поддержал его Болдуин из своего угла. — Предлагаю такую арию. — И он стал тихонько напевать мелодию «Нина, или Безумная от любви»[89].
Меланхоличный романс, который Мария-Антуанетта исполняла некогда под клавесин, при игре на фисгармонии обрел более драматическое звучание. Молодой Болдуин негромко запел. И все увидели, как Леонора, неподвижно сидевшая в кресле, внезапно выпрямилась, подняла голову и начала вторить молодому человеку, но вновь не своим голосом: это был тоненький, еще не поставленный голосок юной девушки или очень молодой женщины, которой явно нравилось петь, хотя она еще не слишком хорошо умела это делать. Освещенные неверным пламенем свечи слушатели застыли в изумлении: все распознали отчетливый немецкий акцент…
.Альдо, пристально наблюдавший за шотландцем и пытавшийся его понять, увидел, как лицо его расцвело от радости.
— Боже мой! Это она! Наконец-то… она! Песенка смолкла, музыка тоже. И хозяин дома, дрожа от волнения, спросил:
— Мадам… Ваше величество! Это вы?
Странный голос вновь стал напевать. За столом повисло почти осязаемое напряжение. Потом все услышали тот же голос, но осевший и наполненный безмерной печалью:
— Я пришла издалека… и шла так долго! Поторопитесь… я очень устала!
— Не поможет ли вам музыка? Мы хотим сделать все, чтобы вы чувствовали себя хорошо…
— Да, да, немного музыки! Чуть потише! Чего вы хотите от меня? Зачем вы меня вызвали?
— Мы хотим, чтобы королева развеяла наши сомнения. Здесь происходят ужасные события, погибают люди…
— Они должны были погибнуть! С ходом времени их вина только возросла… Я хотела, чтобы так и случилось… Пусть мне вернут мое достояние!
У Альдо уже давно чесался язык, и он спросил:
— Неужели Ваше величество по-прежнему нуждается в земных украшениях?
— Замолчите, несчастный! — возопил Кроуфорд. — Вы вспугнете ее… Мадам, мадам, соблаговолите простить…
— Это мое достояние! Мое достояние… мое достояние.
Голос, повторяя одну и ту же фразу, все больше слабел и удалялся…
— Мадам! — умолял Кроуфорд. — Мадам! Сжальтесь над нами, не уходите! Позовите ее, Фредерик! Играйте! Играйте то, что она любит!
Раздались томные звуки «Любовного наслаждения», но все было напрасно. Голова Леоноры вновь упала на грудь, руки обмякли на подлокотниках кресла. Казалось, она лишилась чувств, но дыхание ее было тяжелым.
— Вы уверены, что ей не нужна помощь? — робко осведомилась Клотильд де Мальдан. — Посмотрите, как она побледнела!
Кроуфорд встал, склонился над женой и обхватил ладонями ее лицо, шепча какие-то непонятные слова. Но Леонора по-прежнему не шевелилась.
— Мне нужно ее разбудить! Это становится опасным. Леонора! Леонора! Проснитесь! Вы меня слышите?
Ответа не последовало.
— Боже мой! Надо что-то сделать! Фредерик, помогите мне положить ее!
Но Леонора, по-прежнему не открывая глаз, вдруг забилась в кресле, словно ее пронзила острая боль. Яростно размахивая руками, она пыталась отогнать что-то, наводившее на нее страх и душившее ее. Из искривленных губ рвался жуткий вопль.
— Только не это! Сжальтесь, только не это! Я не хотела! Простите! Сжальтесь!
В ее внезапно открывшихся глазах полыхал ужас, она пронзительно завопила. Обезумевший Кроуфорд, казалось, не знал, что делать. Тогда вперед выступил секретарь. Точным, рассчитанным движением он дважды хлестнул Леонору по щекам.
— Вы с ума сошли! — воскликнул ее муж, бросаясь на молодого человека. — Вы же убьете ее, идиот!
— Нет! Ее нужно вернуть на землю! Смотрите! Она успокаивается!
Действительно, Леонора вдруг перестала кричать и соскользнула на пол. Фредерик встал перед ней на колени, а Кроуфорд в ужасе твердил, что она умерла.
— Нет. Она в обмороке! Надо отнести ее в спальню, чтобы она отдохнула. Напряжение было слишком сильным.
И, взяв молодую женщину на руки, он понес ее к двери. Леди Мендл устремилась за ним следом.
— Я помогу ей. Я дипломированная санитарка!
Они скрылись за дверью, а все остальные сгрудились вокруг Кроуфорда, который упал в кресло и пребывал, по видимости, в полном отчаянии. Мадам де Ла Бегасьер, склонившись над ним, пыталась его утешить, но он даже не замечал ее присутствия. Поднявшись так резко, что она едва не упала, он начал быстро мерить комнату шагами.
